Семнадцать мгновений весны (сборник)

На фоне пупырчатых стен, крашенных тюремной, серой краской, лики старцев и пышнотелых красавиц смотрелись страшно, будто на малине скупщика краденого. Свет падал неровно, масло поэтому бликовало, казалось жухло-жирным. Были заметны трещины, мелкие, как морщинки на лицах старых женщин.

Адъютант Гюнше, встретивший Бургдорфа, сказал, что фюрер извиняется за опоздание, он заканчивает завтрак, попросил подождать пять минут.

Вошел Кребс, обменялся с Бургдорфом молчаливым рукопожатием.

– Над нами еще нет русских танков? – хмуро пошутил Бургдорф.

Кребс, лишенный чувства юмора, ответил:

– Такого рода данных пока не поступало…

…Гитлер пришел в сопровождении Бормана и Геббельса. Его сильно шатало, тряслась вся левая половина тела.

Обменявшись молчаливыми рукопожатиями с Кребсом и Бургдорфом, он пригласил всех в конференц-зал. Бургдорф обратил внимание на Геббельса – в глазах Хромого метался страх, лицо обтянуто пергаментной морщинистой кожей – словно маска.

Адъютант начальника штаба Болдт на вопрос Гитлера, чем хорошим он может порадовать собравшихся, ответил:

– Танки Рокоссовского продвинулись на пятьдесят километров восточнее Штеттина и развивают наступление по всему северному фронту, постепенно сваливаясь в направлении Берлина…

Гитлер обернулся к Кребсу и медленно отчеканил:

– Поскольку Одер – великолепный естественный барьер, весьма труднопреодолимый, успех русских армий против Третьей танковой группировки свидетельствует о полнейшей некомпетентности немецких военачальников!

– Мой фюрер, – ответил Кребс, – танкам Рокоссовского противостоят старики фольксштурма, вооруженные винтовками…

– Пустое! – отрезал Гитлер. – Все это вздор и безделица! К завтрашнему вечеру связь Берлина с севером должна быть восстановлена, кольцо русских пробито, фронт стабилизирован!

Бургдорф, вышедший на несколько минут в радиорубку, вернулся с сообщением, что все атаки генерала Штайнера, любимца Гитлера, выдвинутого к вершине могущества Гиммлером, захлебнулись.

– Эти кретины и тупицы СС не устраивают меня более! – Гитлера затрясло еще сильнее, он едва держался на ногах. – Я смещаю его!

Повернувшись, Гитлер медленно пошел к выходу из конференц-зала.

Глядя ему вслед, Бургдорф тихо заметил:

– А русская артиллерия, рейхсляйтер, как вы и предполагали, уже начала обстрел аэродрома Темпельхоф… Я не убежден, что туда теперь может приземлиться даже самый маленький самолет.

Гитлер замер возле двери, медленно обернулся и отчеканил:

– Ганна Рейч посадит самолет даже в переулке!

Вот как умеет работать гестапо! – V

– Почему они молчат? – спросил Мюллер задумчиво. – Отчего бы вашему Центру не ответить в том смысле, что, мол, пообещайте ему, Мюллеру, неприкосновенность, а потом захомутайте и привезите в лубянский подвал? Или отрезать: «С гестапо никаких дел…» Но они молчат… Что вы думаете по этому поводу, Штирлиц?

– Я жду. Когда ждешь, трудно думается.

– Кстати, ваша настоящая фамилия?

– Штирлиц.

– Вы из тех немцев, которые родились и выросли в России?

– Скорее наоборот… Я из тех русских, которые выросли в Германии…

– У вас странная фамилия – Штирлиц.

– Вам знакома фамилия Фонвизин?

Мюллер нахмурился, лоб его собрался резкими морщинами; любое слово Штирлица он воспринимал настороженно, сразу же искал второй, глубинный смысл.

– Вильгельм фон Визин был обербургомистром в Нейштадте, если мне не изменяет память…

Штирлиц, вздохнув, снисходительно улыбнулся:

– Фонвизин был великим русским писателем… Разве фамилия определяет суть человека? Лучшими пейзажистами были Саврасов и Левитан… Где-то в энциклопедии так и написано: «Великий русский художник Левитан родился в бедной еврейской семье…»

– А тот диктор, который читает по радио сталинские приказы армии, его родственник?

– Не знаю…

– Если бы наш псих дал приказание написать в энциклопедии, что «великий немецкий ученый Эйнштейн родился в бедной еврейской семье», мы бы сейчас имели в руках оружие «возмездия»…

– Одного психа вы бы уломали… Но их тут великое множество… Да и потом, они не могли без того, чтобы не изобрести врага… Не русский или еврей, так был бы зулус или таиландец… Вдолбили б в головы, что только из-за зулусов в рейхе нет масла, а таиландцы повинны в массовой безработице… Доктор Геббельс великий изобретатель такого рода…

– Хотите меня распропагандировать, Штирлиц?

– Это – нет. Перевербовать – да.

– Не сходится. Упущено одно логическое звено. Вы ведь уже перевербовали меня, отправив шифровку в ваш Центр! Но они, видимо, не заинтересованы в таком агенте, как я. Альфред Розенберг не зря говорил, что главное уязвимое звено России сокрыто в том, что там напрочь отсутствует американский прагматизм… Марксисты, они… вы живете духовными формулами… Вам надо подружиться с Ватиканом – те ведь тоже считают, что дух определяет жизнь, а не наоборот, как утверждал… ваш бородатый учитель… Что вы станете делать с теми деньгами, которые русские перевели на ваши счета? Хотите написать завещание? Слово чести, я перешлю по назначению… Где, кстати, ваша Цаченька?

– Сашенька, – поправил его Штирлиц. – Это моя сестра…

– Зачем лжете? Или вы забыли свои слова? Вы же сказали Дагмар, что это та женщина, к которой вы были привязаны всю жизнь…

– Как, кстати, Дагмар?

– Хорошо. Она честно работает на меня. Очень талантливый агент.

– Она вам отдала мою явку в Швеции?

– Конечно.

Мюллер неумело закурил, посмотрел на часы:

– Штирлиц, я дал вам фору. Время прошло. Я звонил сюда, пока был в бункере, трижды. Я очень ждал. Но теперь – все. Мои резервы исчерпаны…

– Бисмарк говорил, что русские долго запрягают, но быстро ездят. Подождем, может, еще чуток?

– Тогда – пишите. Я готов ждать, пока возможно! Но пишите же! Обо всем пишите, с самого начала! Все явки, пароли, номера ваших счетов, схемы связи, имена руководителей… Я должен на вашем примере готовить кадры моих будущих сотрудников! Поймите же меня! Вы – уникальны, вы представляете интерес для всех…

– Не буду. Я просто-напросто не смогу, господин Мюллер…

– Ну что ж… Я сделал для вас все, что мог… Придется помочь вам.