Семнадцать мгновений весны (сборник)
Шрифт:
Он повернулся и медленно, припадая на короткую ногу, пошел в свой кабинет.
Через полтора часа его жена Магда затеет игру со своими пятерыми детьми: «Кто скорее выпьет стакан горького лекарства, зажмурив при этом глаза? А ну, раз, два, три!» После того как дети повалятся на пол, она застрелится. Чуть позже Геббельс вожмется грудью в дуло пистолета и, тонко закричав, нажмет курок.
Бургдорф застрелится
Кребс покончит с собою после того, как выпьет бутылку вермута и съест бутерброд, намазанный русской красной икрою. Эту банку он хранил три месяца – деликатес закупили офицеры из военного атташата рейха в Швеции и прислали ему ко дню ангела.
…А после этого Борман вызовет фюрера «гитлерюгенда» Аксмана и скажет ему:
– Готовьтесь к прорыву. Через полчаса я присоединюсь к вам, ждите. – И – позвонив куда-то по телефону от радистов – выйдет в сад рейхсканцелярии, сопровождаемый двумя офицерами СС, присланными Мюллером еще прошлой ночью.
…Через сорок минут Борман вернется, Аксман удивится, отчего рейхсляйтер не говорит ни слова, скован в движениях, кажется даже чуть меньше ростом.
– У меня сел голос, – глухо пояснит Борман. – Все приказы будете отдавать вы.
Этим двойником Бормана был Вернер Краузе. Сорок седьмой. Пластическую операцию ему сделал доктор Менгеле. Особенно мучался со шрамом на лбу, но тем не менее выполнил блистательно… Только вот голос разнился.
Прорыв прикрывало двадцать танков. Они смогли пробиться сквозь боевые порядки 52-й стрелковой дивизии, взяли курс на северо-запад, в направлении Гамбурга. Их настигли лишь на рассвете второго мая. Расстреляли в упор из орудий. Двойника Бормана среди обгоревших, изуродованных трупов обнаружено тогда не было.
…Пятого мая, ранним утром, подводная лодка особого назначения отошла от пирса, погрузилась в море и взяла курс на Аргентину. На ее борту находились Борман и Мюллер.
…30
мая Штирлиц очнулся.Тишина была осязаемой. У нее даже запах был – особый, морской, йодистый, когда волны разбиваются на миллионы холодных белых брызг и медленно оседают в самое себя, и чайки кричат истошно, и стрельчатая листва пальм трещит на ветру, словно плохая декорация в оперном театре. Где-то вдали перемигиваются огоньки на берегу, и в них заключено такое спокойствие и надежность, что щемит сердце, и прошедшие годы кажутся нереальными, словно сказка с хорошим концом.
Штирлиц поднялся на кровати. Стены комнаты были белыми. Похоже на Испанию. Там такие же беленые стены, как у нас на Украине. Только испанцы любят некрашеную деревянную мебель, слегка проолифленную, а украинцы красят свои стульчики и шкафы. Окно было закрыто деревянными ставнями, хлопавшими на ветру. Действительно, пахло морем. Сидеть он не смог – боль в груди была постоянной, режущей.
Он откашлялся, захлебнулся кровью, застонал, упал на подушку.
В комнату вошел пожилой седоволосый человек, вытер ему лицо, уложил, заботливо укрыл пледом, прошептал:
– Тише… Мы у своих… Вы на явке ОДЕССы, все хорошо, вы уже в Италии, завтра вас отправят в Испанию… Опасность позади, спите, вам надо отдыхать, штандартенфюрер… Ваше имя отныне Рудольф Дрок… Запомните, доктор Рудольф Дрок…
…27 октября 1945 года, заново научившись ходить, Штирлиц отправил письмо из Мадрида по известному ему адресу в Стокгольм.
Ответа оттуда не поступило. Война кончена – опорная база советской разведки ликвидирована.
…30 октября 1946 года в Мадриде на авенида Хенералиссимо к нему подошел невысокий человек в тяжелых, американского кроя, ботинках и сказал:
– Я представляю организацию, которую возглавляет Аллен Даллес, вам, видимо, известно это имя. Не согласились бы вы пообедать вместе со мною? Нам есть о чем поговорить – не только помянуть былое, но и подумать о совместной работе в будущем…
1982
Отель «Ялта» – Берлин