Семнадцатилетние

— Что значит — для какой цели? Для чего другие красятся?

— Ну для чего?

— Спроси у них.

— Нет, ты не увиливай! — наседала Тамара. — Отвечай честно. Зачем красятся?

— Так принято.

— А зачем принято?

— Что ты пристала... Подумаешь, важность! Пошла в театр и завилась.

— Нет, ты отвечай — зачем?

— Чтобы быть интереснее, — ответила за подругу Лариса. Она и сама нарушала школьные правила: носила высокие каблуки, иногда завивалась.

— А зачем быть интереснее? — не отставала Тамара.

— А ну тебя!

Рита хотела идти, но Тамара загородила ей путь. Остальные с интересом ждали, чем кончится этот спор.

— Подожди... Я тебе скажу, зачем красятся, завиваются, кольца носят, шляпки, тряпки! — горячо сказала Тамара. — Потому что головы пустые и другого занятия себе не могут придумать... Это во-первых. Во-вторых, друг перед другом задаются. А в-третьих, хотят, чтобы в них влюбились...

— Ну во-от... — протянула Рита.

— Да, да... Ты, например, хочешь казаться взрослей и подражаешь модницам, а про себя думаешь... Я знаю, что ты думаешь!

— А что?

— Не хочу говорить. Заплачешь, пожалуй!

— Ничего ты не знаешь! — обиделась Рита. — Ну, а если ты все знаешь, скажи, почему Софья Борисовна красится? Она учительница и даже секретарь партийной организации.

— Она не красится, — неуверенно возразила Тамара. — У нее от природы нос сизый. Она только пудрится.

— Да, да, не красится! И волосы крашеные, и губы красит, и пудрится, и даже глаза подводит.

— Не ври, пожалуйста! Глаза она не подводит, — снова вмешалась Лариса, чтобы восстановить истину. — А если и красится немного, то это не наше Дело.

— А им какое до меня дело? Подумаешь — преступление!

— Ты же ученица...

— В школу я не хожу так. Я в театре была.

— Все равно! — упрямо стояла на своем Лариса. Она знала, что с подругой предстоит крупный разговор наедине, а может быть и ссора, но отступиться уже не могла.

Как комсомолка, она должна отстаивать правду до конца.

— Нет, не все равно! Там никто не знает, что я ученица. Вот если бы я форму надела...

— Ну что с ней спорить! — безнадежно махнув рукой, сказала Тамара. — Катя тебе объяснила, что ты обязана выполнять школьные правила, вот и весь разговор.

— Какие правила? — не сдавалась Рита. — Какие правила? Для учащихся, что ли? Ничего там нет про завивку. Ровным счетом ничего! Какой параграф? Ну, скажи!

Тамара не знала, каким параграфом запрещалось красить губы и завиваться,

Она взглянула на Катю, но та сидела за партой и перелистывала тетрадь.

— В тринадцатом, — подсказала Светлана.

— А что там сказано? Что-то я не помню...

— ...Вести себя скромно и прилично в школе, на улице и в общественных местах.

— Ну? Дальше? — спросила Рита.

— Все.

— Где же там насчет завивки?

— Довольно, Рита! — возмутилась Светлана. — Ты все прекрасно понимаешь сама. Не будут же в правилах перечислять всякую мелочь. Не красить губы, не мазать чернилами пальцы.

— Не выщипывать брови, — подхватила Тамара.

— Не грызть ногти, — поддержала Нина Шарина.

— Не подсказывать на уроках...

— Не ходить вниз головой!

Катя не слышала всего разговора, но, когда раздался общий смех и девушки наперебой начали выкрикивать какие-то нелепые фразы, подняла голову. Крылова, прищурив глаза, смотрела на смеявшихся и на каждую реплику пожимала плечами, говоря:

— О! Очень остроумно! Ты сама придумала?

— Не носить в носу сережек...

— Не драться...

— Не спать на уроках...

— Девочки, давайте составим специальные правила для Риты? — предложила Нина Шарина.

Крылова, наконец, поняла, что никто ее не поддержит, и вышла из класса. Бесполезно спорить одной против всех. «Даже Лариса, и та встала на их сторону, — подумала она. — Ладно! Это я ей припомню. Лицемеры!» Она была убеждена в том, что все девочки, и не только их класса, а все вообще, у кого волосы от природы не пьются, хотят их завивать. «Зачем же тогда волосы отращивать, каждый день причесываться, косы заплетать? Ходили бы растрепанные или стригли, как мальчишки».

После ухода Крыловой в классе установилась относительная тишина. Аня Алексеева с улыбкой наблюдала за обиженной подругой. Надя походила на нахохлившегося в холод воробья.

— Ну, а ты чего надулась? — спросила Аня, подсаживаясь к подруге, — Ты же на самом деле виновата.

— Подумаешь, что я наговорила милиционеру... Всем можно, а мне — нет! И вообще, это ни на что не похоже... — проворчала Надя. — Обещание, обещание, а начали в газете продергивать. Если бы я двойку получила...

— Не беспокойся! И за двойку не спустим! Мы тебя еще за кошку продернем.

— Нет... Анечка, ты им ничего не говори! — испугалась Надя и умоляюще посмотрела на подругу. — В другой раз я не буду... Честное слово, не буду... Не скажешь? Да?

Вместо ответа Аня протянула ей карандаш.

— Иди пиши, — тихо сказала она.

— Что?

— Напиши, что согласна и больше не будешь.

— Где написать?

— Вот там, пониже... видишь? На газете есть чистое место.

— Ты думаешь?... — неуверенно спросила Надя.

— Надо же признавать свои ошибки, если осознала их. На то и самокритика.

Тамара видела, как Ерофеева нерешительно подошла к сводке и, подумав, начала что-то писать.

— Ты что делаешь! — грозно крикнула Тамара и мгновенно оказалась возле Нади. — Катя, иди сюда!

Когда комсорг, а за ней и другие окружили Ерофееву, Тамара, не зная еще, как отнестись к непредвиденному поступку, неопределенно сказала:

— Посмотри, что она тут написала...

На чистом месте стояло: «Согласна с критикой. Учту! Н. Ерофеева».

— А что? По-моему, это хорошо! — громко одобрила подошедшая в этот момент Женя Смирнова. — Молодец, Надя!

Таня немедленно взяла из рук Нади карандаш и немного ниже написала своим размашистым почерком: «Виновата, но заслуживаю снисхождения. Книги сдала. Т. Аксенова».

— Теперь посмотрим, что напишут Крылова и Холопова, — сказала Женя.

— Крылова не будет ничего писать, — сказала Светлана. — Ты не слышала, какой она тут спор затеяла...

В это время послышался звонок. Катя взяла тетрадку и прошла за учительский стол, поджидая, когда в класс соберутся все ученицы. С первого дня принятия «Обещания» она начала записывать каждые десять отметок и складывать их. Из пятидесяти возможных прочно держались две средние цифры: сорок и сорок один. И только четвертый день дал рекордный скачок — сорок шесть. Это получилось, как ей казалось, за счет контрольной работы по химии и снисходительности Василия Васильевича. Бесспорно, успеваемость поднялась, и до сих пор еще не было получено ни одной двойки. Но они будут. Стоит только распуститься, успокоиться. «Нет! Надо требовать, требовать и требовать, — думала она. — Результат может быть выше. Вначале почти никто не перил, что они так быстро выправят положение. Сейчас увидели и поверили все. Даже Лариса тянется. Но до победы еще далеко».