Серая крепость

Выжженный город, на территории которого трудилось множество людей, под присмотром татар разрушая каменные здания, впечатлял размерами. Только крепость, выстроенная на холме, образованном приречными кручами и глубокими оврагами, тянулась с севера на юг больше, чем на километр, а ширина её составляла метров до восьмисот. И это — не считая посада, тоже выжженного, как и сам город.

Евпатия, увидевшего в бинокль, переданный ему Полуницыным, что стало с родным городом, было не остановить. Четыре сотни воинов, оставшихся от его дружины, ворвались внутрь разрушенной крепости, рубя кочевников, охранявших пленных, налево и направо. Видя такое дело, многие из подневольных обратили инструмент, которым они долбили стены и фундаменты каменных храмов, против поработителей. И к тысячам тел рязанцев, так и брошенных посреди улиц во время захвата города, добавилось не менее трёх сотен трупов ордынцев.

Дорого далась победа и дружине Коловрата, потерявшей почти треть воинов. Из уцелевших не менее трети тоже имели раны, включая самого предводителя.

— Уходить надо, братан, — перевязывая боярина, обратился к нему Крафт. — В лес уходить надо. Накроют нас здесь татары, если не уйдём. Все поляжем.

— Трусишь? Так и уходи! Не твой народ здесь пал, не твои близкие смерть мучительную приняли. Бил татаровей и бить буду до последнего вздоха.

— Я тебе что, сбежать предлагаю? Спрятаться и отсиживаться? Сколько у нас людей неиссеченных, стрелами не битых осталось? Сотня, не больше! Что ты с этой сотней сможешь сделать? Ну, две, ну, три сотни врагов положить. Если у меня патронов хватит, то четыре. А татар на Русь в тысячу раз больше пришло. Людей соберём, раненых подлечим, тогда в десять раз больше их побьём, чем сейчас можем.

Скрипел зубами от ярости боярин, но молчал, поскольку трудно обвинить этого странного воина из странного народа, говорящего кое-как по-русски, в том, что он ничего не делает для того, чтобы отомстить за людей рязанских. Больше любого дружинника он положил врагов.

— Дело я тебе говорю, братан. Вот те пОроки, что татары не успели увезти от Нового Ольгова сожжём, и в леса уйдём.

— К Пронску пойдём!

— Нет уже того Пронска. Его ещё на день-два раньше Рязани сожгли.

— Да откуда ты такое знать можешь?

— От верблюда, — психанул Лёха. — Ты хоть слушал, что тебе в нашей крепости рассказывали? Татары полосой от Оки до Дона движутся. Батый здесь, через Рязань на Коломну, после чего уйдёт за Оку на Владимир с Суздалем, Ростов и Ярославль. Другая часть войска — от Воронежа через Пронские городки и Коломну, на Москву и Тверь.

Если не считать удивления, вызванного признанием чуднОго человека в том, что он понимает язык двугорбых чудовищ, встречающихся в обозе степняков, большой новости в речах Алексея никто не увидел: все заметили, насколько широко раскинулся «невод» татарских войск. Так что, собрав желающих присоединиться к дружине, двинулись к Новому Ольгову, расположенному всего в пяти верстах, у впадения Прони в Оку.

Вот только камнемётных машин там уже не застали. Даже следы колёс повозок, на которых татары возили эти механизмы, затоптала ушедшая на запад, за Проню, конница.

Раны сказались на самочувствии многих «старых» и «новых» дружинников. Да и сам боярин чувствовал себя не лучшим образом. Потому и дал всё же приказ искать прибежище в лесах к югу. Ведь части степняков, охраняющих тех, кто по приказу Батыя разрушал каменные строения Рязани, удалось сбежать. И глупо было бы думать, что хана не взбесит такое нарушение его распоряжения, и он не пошлёт большой отряд на поиски «партизан».

И нашим, и вашим получилось. И рекомендацию Крафта временно «залечь на дно» Евпатий выполнил, и от реки Проня, в этой местности текущей, в целом, с юга на север, далеко не удалялись. К тому же, удалось не только приют найти в затерянной среди лесов деревеньке, нетронутой татарами, но и пополниться за счёт воинов, уцелевших при захвате крепостцы, расположенной на месте городка, имевшего в двадцатом веке имя Сапожок.

«Зализывали» раны в лесном массиве, разделившем левое и правое крыло воска Батыя, целую неделю. Отсыпались, отъедались, хоронили умерших от ранений товарищей, «правили» оружие и снаряжение. И слушали новости от людей, приходящих буквально со всех сторон.

Везде одно и то же: налетели татарове, порубили, пограбили, пожгли, полонили… Как и говорил Полуницын, Пронск взяли даже раньше Рязани, несмотря на то, что уцелевший под Воронежем Великий князь Юрий Ингваревич по пути в Коломну оставил в городе часть дружины. Да как же иначе, если бОльшая часть рязанского войска полегла у Воронежа-городка? Включая Пронский полк.

— Господь небесное воинство супротив безбожных ополчил, — вещал какой-то батюшка, чудом избежавший степняцкой сабли. — Громом да молниями татаровей разило оно, огненными стрелами калёными. Видимо-невидимо ворогов полегло от гнева Божьего под стенами Пронска, да ещё больше на приступ шло со всех сторон, стрелами стены да посад жгли, вот и пал город. Два дня поганые по округе собирали своих воев, чтобы сжечь их на громадном костре, для которого все уцелевшие дома посада разобрали. Сказывают, даже диаволу они неугодны стали, потому и наслал он на татаровей змиев из преисподней, рычащих аки львы, трубивших аки трубы Иерихонские, смердящих аки Геенна огненная и рвавших неверных на части вместе с их комонями. Следы тех змиев, на узор на спине гадюки похожих, сам я видел под Пронском, к полудню от Прони-реки.

В общем, жути нагонял. Но лишь Крафт понял, что сдержал слово Сергей Беспалых, чем мог, тем помог защитникам Пронска, отправившись на боевой машине десанта, чтобы ударить в тыл ордынцам, осадившим центр удельного княжества. Спасти город, конечно, ему было не по силам, а вот ощутимые потери оккупантам сумел нанести.

56

И верилось, и не верилось Прошке Мордвину в то, что сказывают обитатели Серой слободы. В то, что следом за Воронежем, Донковым и Чур-Михайловым пали Рязань и Пронск, а Елец, хоть и стоит ещё, но и его дни сочтены: по весне падёт, когда татарове с полуночи в степи придонские покатятся. Страшно ему становилось от этих слов: конечные времена пришли, Суд Божий грядёт. Не верилось, пока не вернулся на рычащей да смердящей повозке воевода Сергий Николаевич от Пронска, и его люди уже не подтвердили: так и есть, сожгли мунгалы царя Батыги и сам центр удельного княжества, и прочие городки по Проне-реке.

В Курск он переселяться не стал. Нанял мужиков, сбежавших от ворога из Воронежа, и те быстро, всего-то за седьмицу, срубили ему избёнку в посаде Серой крепости. Пусть из сырого леса, но простоит она не один год, а там, глядишь, и новую, уже из добрых сушёных стволов можно будет поставить. Хоть и плевался на то, как её ставили, один из здешних бояр, Костянтин Ильич, огромный мужчина, заведующий в Слободе всем строительством, но не встревал в дела торгового гостя. А поскольку стало известно, что семья купца сгинула в разорённом Донкове, «пригрел» Прохор вдову с ребятишками из Воронежа. Пока невенчаные, во грехе живут, но заверил гость отца Тита, что к следующему Покрову пойдёт он с Евпраксией под венец.

Переселяться не стал, а вот по делам торговым ехать пришлось. По воле самого княжьего наместника Андрея Ивановича.

— Повезёшь туда доброе железо, нами кованное, и купишь побольше еды. Житного да ржаного борошна или зерна, что ещё лучше, мяса да рыбы замороженных, орехов разных. Товар для продажи мы тебе дадим. Я сам к князю Юрию Святославичу еду, потому и присмотрю за тем, как ты торгуешь. И за то, что ты торгом заниматься будешь, десятая доля от купленного твоя. Не считая того, что со своего товара наторгуешь: это всё твоё.

Почему много еды потребно, и без объяснений понятно: людей-то в Посаде изрядно прибавилось. И из Воронежа прибегших, и из других рязанских городков, сёл да деревушек, разорённых татарами. Боярин Евпатий, ушедший месяц назад, людишек встречных сюда слал, вот кои-то и приходят. И они, и вои Евпатиевы, раны получившие, недавно на санях с верховий реки Воронеж приехали. Да и с донковских весей те, кто от того же Прошки прослышали про вольное житьё в Слободе, идут. Всех странные обитатели Серой крепости принимают, всех записывают в какой-то «колхоз».