Серебряные слезы

Не знаю – возможно, из чувства противоречия своему незримому оппоненту я осталась в доме Нины Ивановны до конца Рождества.

– Мы славно провели время здесь... – сказала я Саше по окончании рождественского вечера, когда мы собирались ложиться спать.

– Потому что мы вместе, – тут же откликнулся он. – Мы целую неделю не расстаемся.

Он сидел рядом на старой пружинистой кровати с шишечками и слегка подпрыгивал, отчего меня качало, словно на волнах. Я полулежала, опершись на руку, и смотрела на своего жениха. Саша улыбался весело и беззаботно.

– Саша, не тряси меня, а то у меня уже начинается что-то вроде морской болезни, – остановила его я. – Ты вот лучше скажи...

– Что? – живо переспросил он, тут же перестав дурачиться. Меня всегда поражало, как он откликается на любое мое слово. Это чрезмерное внимание, признаюсь, иногда даже пугало. «Не люби меня так сильно, – хотелось мне иногда сказать ему. – Будь немного спокойнее! Ты слишком открыт и беззащитен, когда вот так смотришь на меня...»

– Ты веришь в бога? – вдруг спросила я, уж сама не знаю почему. Наверное, причиной был сегодняшний праздник, который, кстати, мы и не отмечали особо.

– Верю, – легко кивнул он. – Ты хочешь венчаться, да? Я ничего не имею против... Правда, я сто лет не был в церкви!

– Нет-нет, я не к тому спросила... – пробормотала я, откинувшись назад. – Просто хотела узнать, согласен ли ты с тем, что вся наша жизнь подчинена незримым законам, по которым добро всегда вознаграждается, а зло неизменно бывает наказано?

– Согласен, – сказал он и лег рядом, прижав меня к себе. – Нет, правда!

– А многие не верят. Говорят, что это все придумано для утешения, – пробормотала я. – Это слишком хорошо, чтобы быть правдой...

– Нет, я действительно верю, – сказал он упрямо. – Просто иногда наказание отодвинуто во времени.

– А добрый поступок, который, бывает, так и не оценил никто... Вот, например, жил такой доктор Гез, лет сто назад... Святой человек – он основал больницу, лечил людей, помогал им и знаниями, и своими деньгами, поскольку был очень богат. Он даже каторжникам помогал и беглым преступникам. И даже тем, кому все остальные отказывались протянуть руку. И что же?

– Что? – с интересом переспросил Саша.

– Умер в нищете и безвестности, никому не нужный. Кажется, его похоронили на Немецком кладбище, а на могиле написали его собственные слова – «Спешите делать добро». Ты знал про доктора Геза?

– Нет, – со стыдом признался Саша, – хотя слова эти раз сто слышал... Я думаю, на самом деле он был счастливым человеком, потому что делал то, что ему подсказывало сердце.

– Но умер-то он в полной нищете и забвении!

– Мы не знаем всей правды, – вдруг заключил Саша, – что там и как было... А про забвение ты зря говоришь – мы же его помним.

– Особенно ты! – усмехнулась я.

– А что! – оживился он. – Если буду ехать мимо, то непременно загляну на Немецкое кладбище, к доктору Гезу, положу цветы на его надгробие... Нет, даже специально туда поеду!

– Ему это надо – спустя сто лет? Его прах давно истлел, твои чувства никому не нужны... – скептически произнесла я, хотя с интересом слушала Сашу. Мне нравилось все то, что он говорил, а главное – как говорил... Он добрый, милый человек, и мне невыразимо приятно становилось от того, что всю мою жизнь я проживу именно с ним. Эта детская горячность, эта вера в чудеса и правду, которая непременно восторжествует...

– Нужны, – упрямо сказал Саша и поцеловал меня.

– А любовь? – Я села на кровати, потянулась к выключателю. – Я уже о другом... Вот представь себе: любит один человек девушку, уж так любит – жизнь за нее готов отдать, с ума сходит... А она...

– И что же она? – с интересом спросил Саша.

– А она его предает самым наглым и бесцеремонным образом! Где, спрашивается, гармония, где бог, где справедливость? – патетически воскликнула я в темноте, прикасаясь к Саше.

– Ты о ком? Ты не о себе?

– Нет, что ты! Это история из мемуаров твоего предка, Андрея Калугина.

– А-а...

– Когда я читала его записи, мне было так жаль его... Он ведь в сумасшедший дом попал из-за Дуси Померанцевой. Знаешь, я читала рукопись с совершенно особым чувством, не как литературовед... Может быть, я тебя ассоциировала с Андреем, ведь ты его потомок?

– Потомок... Но я не хочу, чтобы ты меня предала самым наглым и бесцеремонным образом. Хотя я так люблю тебя, что наверняка попаду в сумасшедший дом, если ты от меня уйдешь... – смешным дребезжащим голосом протянул он.

– Я не предам тебя! И потом – я ведь никакого отношения не имею к Дусе Померанцевой! – засмеялась я. – Я же не ее потомок.

Иронически я выделила последнее слово – «потомок», которое казалось мне напыщенным и забавным.

– Но к чему тогда этот разговор? – укоризненно спросил Саша.

Луна сияла в окне, по комнате плыли тени, Сашино лицо казалось бледным и прекрасным, прядь темных волос упала ему на лоб. За окнами серебрились сугробы снега, и от них в комнате было светло. Голубой, призрачный, прозрачный свет...

– К тому, что я хотела понять – умирает ли такая любовь во времени? Зачем он так любил ее – ведь его чувство осталось без ответа... Где же гармония, где справедливость, в которые ты столь веришь?

– Они есть, – сказал Саша, прикасаясь к моему лицу кончиками пальцев. – И такая любовь не умирает.

– Но где же она, где?

– У нас тобой...

– Ах, при чем тут мы?..

Мы уезжали в Москву следующим утром. Саша вышел во двор, чтобы завести и прогреть машину, а я прощалась с Ниной Ивановной.

– Я не знаю, смогу ли присутствовать на свадьбе... – тихо произнесла она. – Право, я такая старуха, что буду всем мешать... Ведь с твоей стороны, Лиза, никого из родственников не будет?

– Нет. У меня их просто нет... Но именно поэтому вы должны приехать. Иначе, Нина Ивановна, я обижусь. Подумаю тогда, что вы не одобряете наш брак, – сурово сказала я.

– Хорошо, хорошо! Я приеду. Непременно приеду! – торопливо закивала она. – Я ведь только подумала, что среди молодежи буду как-то не очень хорошо смотреться...