Серебряные слезы
Шрифт:
– Вы забываете, дорогой Илья Лаврентьевич, что Дуся – актриса. В Казани она вполне может появиться с летними гастролями. Да опять же, не в том дело! Вот, возьмите, например, это солнце... или луну!
– Очень хорошо, возьмем луну, – покорно соглашался Самойленко.
– Или ветер, что сегодня гуляет в нашем саду... Все одно. Что в этой части земли, что в другой... Можно уехать на другой конец света, где бананы и пальмы, но рано или поздно в лицо дунет тот же ветер, которым дышала она, над головой будет плыть луна,
– Да это поэзия!
– А я и есть поэт. Написал множество стихотворений в ее честь...
– Послушайте, голубчик, давайте еще что-нибудь придумаем, чтобы без ветра и без луны...
Они говорили много, долго и горячо, и в конце концов Андрей сам стал искать способ избавиться от наваждения, столь долго его терзавшего.
– Можно ли уйти, не уходя? – однажды сказал он Самойленко. – Можно. Нужна другая жизнь... Совсем, совсем другая! С другими людьми.
– Вот именно! – радостно согласился Илья Лаврентьевич. – Вам надо жениться на какой-нибудь милой девушке...
Андрей нахмурился – такая идея еще не приходила ему в голову. И в первый момент она показалась ему невозможной и даже невыносимой, но потом он как будто смирился с ней и даже нашел в ней какую-то прелесть.
– Пожалуй, действительно надо жениться. Я бы любил ее... Правда, связанный священными узами брака, я бы непременно любил свою жену! И профессию надо избрать какую-нибудь такую, чтобы нельзя мне было смотреть на других женщин, чтобы вспоминать о Дусе было преступлением...
Таких профессий Илья Лаврентьевич не знал, но, глядя на вдохновенное лицо своего молодого друга, понял, что у того есть некий план.
– Таня Ольшанская... – мечтательно пробормотал Андрей. – Я бы мог сделать ее счастливой. Господи, да я из своего несчастья могу сделать счастливым другого человека! И я перестал бы даже думать о Дусе, ибо думать о другой женщине, когда рядом преданная тебе жена, – преступление...
Через три дня на аллеях клиники появилась посетительница. Ее сопровождал Илья Лаврентьевич.
– Вот увидите, он очень вам обрадуется... – сказал он, когда они уже приблизились к той лавке, на которой сидел Андрей и с выражением светлой, рассеянной грусти читал какую-то книгу. – Он столько говорил о вас...
– Не надо, – прервала его посетительница. – Я сама все время думала о нем. Я люблю его.
Илья Лаврентьевич деликатно удалился, а посетительница остановилась перед Андреем, с мягкой и печальной улыбкой глядя на него.
Андрей почувствовал чье-то присутствие, поднял глаза и остолбенел. Книга вывалилась из его рук. Это была «Илиада» Гомера.
– Таня! Нет, не может быть...
– Почему не может? – пожала она плечами. – Ты меня не прогонишь?
– Господи, Таня...
Андрей поспешно вскочил, схватил ее за руки, потом смущенно выпустил... Она сама взяла его ладони в свои, посмотрела прямо в глаза. Он увидел светлые ресницы, зеленые прозрачные глаза... Но мало что в ней осталось от той мрачной гимназистки с косой до пояса, которую он помнил.
Теперь Таня была прелестной молодой девушкой, почти дамой, очень изящно и продуманно одетой, с убранными вверх волосами, которые открывали ее высокую шею. «Лебединую», – подумал Андрей. Шляпка на голове являла собой верх парижского кокетства и очень шла ей.
Исчезла та неопределенная детская белесость, которая превращала Таню в незаметную мышку, бледность превратилась в свет. Яркая белокурая девушка, с восхитительным цветом лица, с прозрачными глазами, напоминающими лесные озера...
– Ты ли это?
– Я. Так ты не ответил – ты меня не прогонишь?
– Нет. – Он вдруг почувствовал прилив необычайного восторга. – Никогда.
Она обняла его, прижалась лицом к его груди, почувствовала стремительный, словно барабанная дробь, стук его сердца.
– Как же хорошо... – невнятно пробормотала она. – Ведь хорошо, когда сбываются мечты? Я тысячу лет мечтала об этом...
Позже, вспоминая эти дни, он понимал, что был тогда по-настоящему счастлив. Да, полон настоящим человеческим счастьем. Любить Таню было легко и радостно – она отзывалась на каждое движение его рук или души, она была готова на все ради Андрея. И она была так красива!
Андрей семимильными шагами шел к выздоровлению. Илья Лаврентьевич искренне радовался этому, а лечащий врач Андрея говорил, что в его практике было не так уж много примеров столь явной и несомненной ремиссии.
Скоро он покинул стены клиники, где провел два года.
Перед уходом он говорил с Ильей Лаврентьевичем.
– Вот и все, – сказал он. – Покидаю вас. Странно, но у меня самые добрые воспоминания об этом заведении...
– Я очень рад за вас, голубчик! – От полноты чувств Илья Лаврентьевич даже прослезился. – Ведь поначалу вы так плохи были, никто и не надеялся, что у вас в голове просветление наступит... Тьфу-тьфу-тьфу! Таким молодцом сейчас!
– Я благодарен вам. С вашей помощью я понял, что у меня только два пути – окончательно погибнуть или возродиться к новой жизни. Признаюсь – погибать в мыслях о ней, в мечтах о ней было сладко... – Андрей уже мог совершенно спокойно произносить Дусино имя, теперь оно не вызывало в нем мучительных судорог и слез, как раньше, стало для него обычным женским именем в череде всех прочих. – Но что за достоинство – погибнуть? Жить гораздо сложнее. И я решил сопротивляться безумию...