Серебряный шпиль

— Двадцатью способами. Арчи. Ей-богу, я не хотел бы ни того, ни другого. Молю Бога, чтобы он трудился, — закончил Фриц, сложив ладошки и подняв глаза к потолку.

— Я тоже. Остается надеяться, что приступ будет коротким.

Вулф отправился на свидание с орхидеями, как всегда, в девять, но прямо из спальни — я слышал шум лифта. По крайней мере хоть эта часть его существования осталась без изменений. В одиннадцать, когда я сидел в кабинете, перепечатывая письма, надиктованные днем раньше, лифт снова заскрипел. Но до первого этажа он не дошел — очень плохой признак. Через десять минут в кабинете с еще более несчастным видом, чем раньше, появился Фриц.

— Он позвонил мне в кухню и сказал, чтобы я принес ленч в спальню. Плохо... очень плохо...

— Хорошо хоть, что он не терроризирует вас в кухне. А плохо то, что он совершенно определенно впал в депрессию. Теперь, как обычно бывает в таких случаях, все планы полетят к черту. Ройте окоп, занимайте оборону и готовьтесь к самому худшему.

Фриц не оценил моей попытки шутить, да и я сам не очень развеселился. Этот приступ по продолжительности оказался средним — он длился примерно сто восемнадцать часов, если считать с ужина в среду. Вулф постоянно оставался в своей комнате в четверг, пятницу, субботу и воскресенье, не считая двух ежедневных отлучек для общения с орхидеями.

В подобных случаях я делаю все, чтобы не менять свою личную жизнь. Как обычно в четверг я играл в покер у Сола Пензера. Меня обдирали почти весь вечер, но к концу игры я сорвал три ставки (причем один раз блефуя) и отправился домой, проиграв всего лишь пятнадцать долларов, что можно было считать моральной победой, так как по ходу игры я терял больше чем полсотни. В пятницу я сопровождал Лили Роуэн на стильную вечеринку с ужином на двенадцать персон в роскошных двухэтажных апартаментах на Саттон-плейс. Еда оказалась почти такой же вкусной, как у Фрица, и я даже угадал, какую вилку следовало употреблять в каждом случае. В субботу мы с Солом отправились в Мэдисон-сквер-гарден на хоккейный матч Рейнджеров с Вашингтоном, который наши выиграли в третьем дополнительном периоде. Одна из газет написала: «Самая захватывающая игра в истории хоккея». Возможно.

За все эти дни с храмом было связано лишь одно событие, не считая регулярных приставаний Коэна — «а нет ли чего-нибудь для меня?». В пятницу позвонил Натаниэль Паркер и спросил небрежно:

— Как идут у Вулфа дела с Серебряным Шпилем?

— Трудится, — соврал я.

— Отлично. Этим прежде всего интересуется Даркин. Не хочет звонить сам, боится, что Вулф на него сердит. И к телефону не подходит, потому что с него все эти дни не слезает пресса. Журналисты осадили его дом в Квинсе и сегодня утром, когда его жена вышла, чтобы взять газету, телевизионщики напали на нее, чтобы взять интервью. Она едва успела захлопнуть дверь перед их носами.

— Молодец Фанни. Мне всегда нравился ее стиль. Когда Фред позвонит в следующий раз, скажите ему, что дело двигается.

— Ваш голос не вселяет уверенности, — фыркнул Паркер.

— Вы же знаете Вулфа. Он всегда прижимает карты к своему безразмерному жилету.

— Это не может продолжаться бесконечно, — предупредил Паркер, прежде чем повесить трубку. Юристы тем и хороши, что всегда найдут для вас слова утешения.

Фриц периодически докладывал мне о состоянии Вулфа, так как относил тому подносы с едой трижды в день.

— У него превосходный аппетит, Арчи. Вам не кажется, что это добрый знак? — сказал он во второй половине дня в пятницу.

— Плевать мне на его аппетит, — заявил я. — Я поднимаюсь к нему.

Перескакивая через две ступеньки, я взлетел на второй этаж и постучал в дверь:

— Это я. Нам необходимо поговорить.

Из-за дверей донеслось невнятное ворчание, и я вошел. Вулф, облаченный в желтую пижаму, читал, развалившись на постели. По какой-то неясной причине в кровати гений казался толще и крупнее, чем обычно. Может быть, эта зрительная аберрация возникала потому, что все вокруг него было желтым — не только пижама, но и простыни, и одеяло. Он бросил на меня вопросительный, преисполненный недовольства взгляд.

— Прошу извинить меня за вторжение, но не намерены ли вы в ближайшее время вернуться к работе? Скажем, раньше, чем Фреда Даркина отправят в Аттику изготовлять всю оставшуюся жизнь автомобильные номера или что-то другое. Не знаю точно, чем сейчас занимаются заключенные.

— Я читаю весьма занимательную книгу, Арчи, — светским тоном произнес гений. — Известно ли вам, что первым на фабрике в Англии пар использовал Джошуа Веджвуд — производитель фарфора?

— Вынужден признать, что это известие вызывает у меня неподдельное изумление. Я рад также, что чтение доставляет вам удовольствие. Из чистого любопытства хочу спросить, намерены ли вы вернуться в ближайшее время в кабинет, или я могу приступить к превращению его в храм-усыпальницу вашей былой славы? Мы могли бы брать за вход умеренную плату и таким образом содержать дом. Может статься, что это будет нашим единственным источником дохода.

— Сарказм никогда не был вашей сильной чертой, Арчи, — закрыв глаза, пробормотал Вулф. — Вы поступите правильно, если исключите его из вашего репертуара.

— Слушаюсь, сэр. Но мой вопрос остается.

— В данный момент я увлечен изучением данного тома и желаю завершить чтение в покое. До свидания.

Я было подумал, не стоит ли спуститься в кабинет и прикончить бутылку бурбона. Но, решив, что это никак не поможет Фреду, я улыбнулся, переступил через порог и осторожно закрыл дверь, поставив себе за сдержанность «пять с плюсом».

Глава 16

По воскресеньям размеренность жизни обычно полностью улетучивается из особняка на Тридцать пятой улице. Фриц частенько берет себе выходной, а Вулф если и посещает любимую оранжерею, то только на очень короткое время. Как правило, он торчит часами в кабинете, читая воскресные газеты или книгу, лишь время от времени совершая паломничество на кухню, чтобы приготовить себе очередное яство.

В это воскресенье, на четвертый день упадка сил, Вулф продолжал сидеть у себя, а Фриц остался дома.

— Я могу ему понадобиться. Арчи, — пояснил он.

Я предложил Фрицу исчезнуть на несколько часов, чтобы дать боссу возможность самому позаботиться о себе. Но такое было не в стиле старого доброго Фрица. И будь я проклят, если он не мечтал о том, чтобы примчаться как можно скорее к своему богу и хозяину сначала с завтраком на подносе и позже с «Таймс» в руках.

Позавтракав на кухне, я занял свое место в кабинете и принялся за чтение «Таймс» и «Газетт». В них не было никаких упоминаний об убийстве Мида. По правде говоря, газеты с начала недели практически утратили интерес к этому делу. В городе Нью-Йорк вчерашняя сенсация переходит на следующий день в разряд древней истории. Я провел некоторое время в кабинете, приводя в порядок вещи, которые в этом вовсе не нуждались. Наконец, преисполнившись невыносимого отвращения к низкопоклонству Фрица, который к половине десятого утра уже четыре раза успел сбегать на второй этаж, я отправился в Серебряный Шпиль раньше, чем собирался. Я был готов на все, лишь бы покинуть дом из бурого известняка, который, будь он таверной, мог бы с полным правом носить привлекательное название «У психа».

Подруливая на «мерседесе» к храму в десять двадцать две, я понял, что прибыл на место не слишком рано. Автомобильная стоянка более чем наполовину была заполнена машинами разных марок, начиная от «линкольнов» и «БМВ» и кончая мини-моделями. Взвод серьезных, хорошо умытых молодых людей в темных брюках и белых рубашках умело разводил прибывающих по местам, заполняя точно ряд за рядом.

Я встал в хвост очереди, продвигавшейся к главному входу в храм. Если проигнорировать то, что большинство из нас было облачено в наряды для посещения церкви, мы являли собой копию зрителей, направляющихся к воротам стадиона «Мидоуленд», чтобы посмотреть, как сшибутся лбами «Гиганты» и «Краснокожие» [10] . Еще одно различие состояло в том, что вокруг храма не витал аромат пива и хотдогов с горчицей.

10

Команда национальной футбольной лиги.