Серебряный ятаган пирата
Шрифт:
Цветков, разгоряченный повествованием, снова предложил нам пива, и на этот раз мы не отказались. Попивая «Арсенальное традиционное», мы слушали захватывающую историю графа Литты и ятагана Барбароссы.
– Литта так и не передал ятаган Павлу, скорее всего потому, что еще за пару лет до гибели Павла, вследствие интриг Ростопчина, Литта был удален от двора, и хотя вскоре император вернул его в Санкт-Петербург, прежней близости между ними уже не было. В 1817 году император Александр Первый окончательно свернул деятельность Мальтийского ордена в России. Но граф Литта к этому времени уже давно занимался лишь семейными делами: еще папа Пий Шестой снял с него обет безбрачия, даваемый всеми мальтийскими рыцарями. Юлию Помпеевичу наконец удалось покорить сердце графини Скавронской. Законными наследниками граф так и не обзавелся, но имел незаконнорожденных сына и дочь от француженки, о которых заботился и которым завещал часть своего состояния. Но любимым чадом графа была дочь его падчерицы Юлия. Падчерица Литты графиня Мария фон дер Пален была дочерью Скавронской, но многие считали, что Юлия фон дер Пален на самом деле была дочерью самого Юлия Помпеевича, а Мария за графа фон дер Палена вышла лишь для того, чтобы узаконить рождение дочери. Когда Юлии было пять лет, Мария развелась
Глава 12
Цветков сделал эффектную паузу и, убедившись в нашем неподдельном внимании, продолжил:
– Граф Самойлов был родом из аристократической семьи: сын генерал-прокурора Александра Самойлова и княжны Екатерины Трубецкой. Даже среди блистательных гвардейских офицеров он выделялся красотой и беспутством, из-за чего имел прозвище «русский Алкивиад». Он был участником посольства генерала Ермолова 1817 года в Персию, слыл любителем холодного оружия, мастерски им владел и удостоился следующего упоминания Пушкиным в «Путешествии в Арзрум во время похода 1829 года»: «Оружие тифлисское дорого ценится на всем Востоке. Граф Самойлов и В., прослывшие здесь богатырями, обыкновенно пробовали свои новые шашки, с одного маху перерубая надвое барана или отсекая голову быку». Судя по всему, он не оправдал надежд Литты, отдавшего Самойлову самое дорогое: сразу после свадьбы «русский Алкивиад» принялся активно транжирить огромное приданое супруги. Более того: управляющий имениями Самойлова Александр Мишковский не только участвовал в кутежах графа, но и стал любовником Юлии. Когда все раскрылось, то выяснилась любопытная подробность: Мишковский вытянул как с графа, так и с графини векселей на астрономическую сумму восемьсот тысяч рублей! Разъяренный Литта, угрожая каторгой, заставил афериста-управляющего вернуть находившиеся у него на руках векселя, а остальные опротестовал. После бурного объяснения с Самойловым Литта принудил его вернуть приданое, после чего Самойлов лично отвез Юлию к ее официальному отцу, графу фон дер Палену. В том же году Литта добился отставки полковника графа Самойлова от службы. В одном из писем к Юлии, посвященном ее отношениям с Самойловым, – это письмо сейчас, к сожалению, утрачено – Литта писал: «Из всего твоего приданого, столь опрометчиво переданного в руки твоего распутного Алкивиада, кое он непременно должен вернуть, я прежде всего беспокоюсь за тот самый турецкий ятаган, ибо сей предмет, при всем его скромном облике, имеет самое драгоценное свойство, о котором я тебе говорил. Исключительно из глубокого доверия к тебе я передал сей предмет, много лет находившийся под защитой достославного рыцаря Раймона Роже Тренкавеля де Ренн».
– И Самойлов вернул ятаган Юлии? – удивился я. – Но зачем он ей? Ведь ятаган, по замыслу наделившего его магической силой марабута, дарил удачу защитнику мусульман, не так ли?
– Любая магическая вещь обладает сверхэффектом, не предусмотренным тем, кто наделил ее магической силой, – пояснил Цветков. – Скажем, какой-либо предмет наделяют магической силой, чтобы он принес удачу или несчастье конкретному владельцу. Но, как правило, он продолжает действовать на всех последующих владельцев. Можно оговорить условия владения: предмет не должен быть украден, продан или его владелец должен обладать определенными качествами. В данном случае, как следует из текста тайного комментария к «Хронике Драгута», ятаган дает удачу только действительно незаурядному человеку в реализации его незаурядных планов. Кроме этого предусмотрено всего два ограничения: он не должен быть продан или украден; он утратит магические свойства, если им будет убит кто-нибудь из мусульман. Как мы видим, ятаган приносил удачу не только мусульманам братьям Барбаросса и Драгуту, но и христианину Литте. Вначале Литта полагал ятаган всего лишь реликвией ордена, в крайнем случае – опасным для христиан мусульманским артефактом. Я уверен, что именно ятаган позволил Юлии Самойловой достичь неслыханного блеска, и когда она его утратила, то стремительно скатилась в бедность, граничащую с нищетой.
– А как же она его утратила?
– Совершенно добровольно! Но чтобы это понять, надо вначале уяснить, какой удивительной женщиной и выдающейся личностью была Юлия Самойлова. Как я уже сказал, ее брак оказался изначально неудачным: уж слишком независимыми были граф и графиня Самойловы. Хоть и расстались они со скандалом, но сумели, как ни странно, сохранить теплые отношения. Графиня отправилась жить в имение Скавронских Славянка под Петербургом. Ее дом немедленно стал центром притяжения для молодых офицеров, любителей развлечений, заезжих иностранцев и даже светских львов и львиц. Непрерывное буйное веселье, превосходившее все границы приличий, а также появлявшиеся в Славянке известные вольнодумцы вызвали неудовольствие императора Николая Первого, пожелавшего – что по тем временам означало «повелевшего» – купить имение Славянка у графини. В ответ графиня заявила императору, что гости ездят не в Славянку, а к ней – и будут ездить, где бы она ни находилась. Император сделал замечание графине за дерзость, на что графиня с еще большей дерзостью заметила, намекая на свое происхождение от императрицы Екатерины Первой, что ее «дерзость не превосходит той меры, какая приличествует в приватной беседе между двумя родственниками».
– Вот наглая баба! – осуждающе прокомментировал Тавров.
– Текущая в ее жилах родственная императору кровь давала ей на это право, – заметил Цветков. – И потому император оставил ее дерзость без последствий. Однако, когда гусарский корнет Сен-При застрелился из-за неразделенной любви к графине, Самойлова сочла за благо покинуть Россию и поселиться в Италии. Романам графини по-прежнему не было конца, как и ее богатству, щедро рассыпаемому направо и налево. В Риме у нее завязался продолжительный роман с живописцем Карлом Брюлловым, прославившимся в Италии полотном «Последний день Помпеи». Утверждают, что Самойлова послужила моделью аж для трех женщин, изображенных на этой картине! Кстати, там же Брюллов изобразил и себя. Самойлова ласково называла Брюллова Бришка и не желала привязывать красавца художника к себе. Когда сорокалетний Брюллов женился на юной красавице, дочери рижского
бургомистра Эмилии Тимм, а через месяц молодая сбежала от мужа, щепетильный в вопросах морали император Николай повелел Брюллову дать объяснения. Выяснилось, что юная Эмилия состояла любовницей собственного отца, и наглый бургомистр даже потребовал от Брюллова «пожизненной пенсии». Брюллов умолял императора спасти его честь и сохранить все дело в тайне. Николай Первый, сам будучи человеком чести, сумел замять дело, и современники Брюллова даже не подозревали об истинных причинах его разрыва с Эмилией, продолжая его осуждать. В доме Брюллова по-прежнему царила нанятая Эмилией прислуга: наглая ленивая кухарка и вечно пьяный лакей. Подавленный происшедшим Брюллов даже не имел сил выгнать из дома гостей, приехавших на свадьбу, да так и застрявших там из-за непрерывных пьянок.– Вот попал мужик! – посочувствовал я.
– Спасла Брюллова весьма кстати приехавшая в Петербург Юлия. Она приехала, чтобы вступить в права наследования завещанного ей незадолго до этого скончавшимся графом Литтой имущества. Дважды граф, дважды мальтийский командор, член Государственного совета и один из богатейших людей того времени, невзирая на свои семьдесят лет, придерживался того же жизнерадостного гедонистского образа жизни, который так обожала Юлия. И скончался он вполне в духе своего образа жизни, съев в один присест целый тазик мороженого, рассчитанный на двенадцать персон. Говорят, что причаститься он не успел, однако успел поблагодарить повара за доставленное ему удовольствие.
– Достойно! – снова не удержался я от комментария. – Кстати, роман Самойловой и Брюллова возобновился после ее приезда в Петербург?
– Трудно сказать, – пожал плечами Цветков. – Во всяком случае, Юлия наконец выгнала наглую прислугу и непрерывно опохмелявшихся гостей из дома Брюллова, а Брюллов написал знаменитую картину «Графиня Ю.П. Самойлова, удаляющаяся с бала у персидского посланника».
– Так что с ятаганом? – напомнил Тавров, которому явно надоел рассказ о похождениях ветреной графини.
– Скорее всего, именно тогда она и получила во владение магический артефакт, – сообщил Цветков. – Это трудно установить точно, поскольку унаследованное ею имущество было весьма значительно. В частности, от Литты Юлия получила ценнейшую коллекцию картин, включавшую экспонирующееся ныне в Эрмитаже полотно кисти Леонардо да Винчи «Мадонна Литта». Что по сравнению с этим значил старый турецкий ятаган с несколькими самоцветами в костяной рукоятке? Практически ничего. Хотя наверняка Юлия знала его истинную ценность. Но об этом немного позже. Позвольте, я закончу краткое описание жизни великолепной графини.
Цветков выставил еще пива и продолжил:
– В 1840 году графиня Самойлова навсегда покинула Россию, перед отъездом продав свое имение Славянка графу Воронцову-Дашкову, который выступал всего лишь посредником: имение вскоре перекупил сам император Николай Первый, переименовав его в Царскую Славянку. Поселившись в Милане, графиня неизменно продолжала жить на широкую ногу, и все только дивились размерам состояния графини, которое ей никак не удавалось потратить. А помочь ей в этом находилось немало желающих. В Милане сорокатрехлетняя Самойлова, очарованная удивительной красотой молодого итальянского тенора Перри, решила сделать его своим мужем. Графиня никогда не отказывалась от своих прихотей: ее не остановило даже то, что брак с итальянским простолюдином лишал ее не только российского подданства, но и графского титула. Что касается юного тенора, то он, видимо, рассчитывал унаследовать богатство русской аристократки. Но тут все получилось как в том старом анекдоте: «Один мальчик женился на богатой старушке, а когда он состарился и умер, ей достались все его деньги». Только в данном случае бедняге певцу даже не удалось состариться: он умер через год после свадьбы. Очнувшаяся от страсти Юлия решила вернуться к своему первому мужу графу Самойлову, что позволило бы ей снова получить и титул, и российское подданство. Однако через год после смерти второго мужа скончался и первый – прежде, чем Юлия успела вернуться к нему. Деньги Самойловой не кончались, но вот детей у нее не было, и она удочерила осиротевших дочек итальянского композитора Джованни Пачини: именно опера Пачини «Последний день Помпеи» и вдохновила Брюллова на написание знаменитого полотна. Удочерение девочек было одним из тех порывов, которые определяли жизнь Юлии. На благодеяние приемные дочери ответили неблагодарностью. Когда стареющая Юлия стала нуждаться в семейном тепле, вышедшие замуж дочери затеяли многочисленные суды, пытаясь взыскать со своей благодетельницы якобы обещанные им деньги и имущество. И тут внезапно гигантское состояние Самойловой словно растворилось!
– Фонтан иссяк! – назидательно изрек Тавров.
– Весьма внезапно иссяк, – уточнил Цветков. – Настолько внезапно, что в это никто не верил. Ведь шестидесятилетняя Самойлова заплатила гигантскую сумму за фиктивный брак с графом де Морнэ, чтобы снова стать графиней. Поэтому никто не верил в ее бедность. Но я знаю, как это случилось. Когда Юлии надоело, что все только пользуются ее богатством, она в порыве гнева подарила приносивший ей удачу ятаган своему другу, генеральному консулу России в Париже Захарию Петровичу Донаурову. Вроде бы странный поступок, но повторю: Юлия Самойлова всегда ценила порыв. С какой легкостью отказалась она от титула, выйдя замуж за итальянского оперного певца Перри! А потом, пожалев об утраченном графском титуле, вернула его замужеством с французским графом де Морнэ, женившимся на шестидесятилетней старухе ради выплаченной ему огромной суммы денег. Ее нищета – месть приемным детям, без конца тянувшим из нее деньги и забывшим ее, как только она перестала платить. Умерла Юлия Самойлова, графиня де Морнэ, в возрасте семидесяти двух лет практически в нищете, но перед смертью ее волновало лишь одно: чтобы ее похоронили рядом с Перри на кладбище Пер-Лашез непременно в любимом платье из зеленой тафты – что, кстати говоря, было исполнено. Так что ее жизнь, можно считать, вполне удалась!
– А что сделал с ятаганом Захарий Донауров? – спросил я.
– Ничего особенного, – ответил Цветков. – Он умер вскоре после Самойловой, сорока трех лет от роду при неясных обстоятельствах. В одном из его писем к брату, нижегородскому вице-губернатору Александру Петровичу Донаурову, он сообщает, что пересылает ему старый турецкий ятаган, якобы принадлежавший знаменитым турецким пиратам и наделенный магическими свойствами. Александр Петрович скончался в 1887 году, и после его смерти вместе с коллекцией холодного оружия ятаган попадает к племяннику, а затем к дочери этого племянника, точнее, к ее мужу графу Баранцову. Как я сказал, после революции все имущество графов Баранцовых словно растворилось.