Серое небо асфальта

— А все ли?.. Там! — засомневался Дима, но, поймав строгий взгляд Маши, осознал неуместность сомнений. — Она точно!

— Поможешь мне завтра? — Витя взял в руки бутылку и повторно прошёлся ею над рюмками.

— Естественно! — Дима пожал плечами. — И Машка, думаю, тоже поучаствует!? — он вопросительно взглянул на свою женщину.

— Нет проблем! — вяло согласилась она и поспешила добавить: — Помочь — не проблема! — Она вспомнила о созвучии своих проблем, разобраться в которых было гораздо сложнее. — Ты знаешь, что Очкарика и Коклюша взяли?

— Нет! — насторожился Виктор. — А ты откуда?.. Они ведь, как и мы — под подпиской ходят!

— Ходили! — Маша глубоко вздохнула. — Вызывали меня в мусарню сегодня. Вова умер!

— Да ты чо!? — в два голоса воскликнули мужчины и обменялись одновременно треснувшими взглядами.

— А что ж ты мне не сказала? — удивился Димка.

— Не хотела тебя расстраивать… на ночь! — кивнула она и многозначительно посмотрела…

— А-а… — сразу поверил Димка; он именно так бы и подумал, без сарказма, если бы даже не сказала.

— Так, а нас… теперь… тоже? — Виктор взял слегка дрожащей рукой рюмку…

— Не думаю… на кой мы им? — Маша смотрела на водку, словно раздумывая — пить или нет!

— Да, а Очкарик, кажется, влип! — медленно, растягивая слова, проговорил Димка. — Но вот Коклюш?

— А что Коклюш? Жил у Очкарика… вот и попал под горячую руку. Херня! Отпустят! — Витя осмотрелся по сторонам, будто не веря, что они втроём и поднял рюмку выше… — Ну… да минует нас чаша сия!

ГЛАВА 20

Удар в челюсть, сбоку, отбросил его на стену, и он ударился виском. Внутри черепа что-то стало не так, свет начал мерк-нуть… и действительно погас. Потом, снова, внутри сотряслось, и он открыл глаза… Тяжёлая оплеуха, вновь дёрнула его голову вбок, но катализировала устойчивость посадки на табурете.

— Кончай беспредельничать, сволочь! — его язык сам, без разрешения мозга выдал тайные мысли и Дима испугался, что опять будут бить. Но состояние стабилизировалось, голова не стучала о стену, значит… Что это значило он не смог бы с уверенностью сказать, но на что-то надеялся…

— Прекратить! — громкий крик ворвался в его шумящую голову, тут же превращая надежду в действительность. — Под суд захотели? Мерзавцы! Вон отсюда!

Дверь хлопнула, раздавшийся за ней стук каблуков, быстро удалялся, но сомнение проснулось снова — болью в левом ухе; оно, кажется, оглохло.

Грозный начальник, видимо новой формации — поставивший во главу угла криминалистики — соблюдение законности, склонился к его ещё могущему слышать правому уху…

— Ну, так вы скажете нам, наконец, правду?

— Я её вам говорю уже битых три часа! — Дима поник носом, сожалея, что вынужден обманывать такого… в общем, другого следователя. — "Бедняга, — подумал он, рассматривая на полу свои капли крови, — ты настолько отвык от общения с нормальными людьми, что решил, будто игра — в злого и доброго — известна только вам, совершенно не меняющимся мусорским подонкам!"

— Я рад бы поверить, — следак грустно кивнул, — но ваш подельник — Коклюшков Пётр Петрович — подозреваемый в убийстве Владимира Лыкова, сознался, что присутствовал при том, как товарищ Пенсенков Г.С.

– кличка "Очкарик" ударил Лыкова бутылкой по голове, заметьте пустой бутылкой, что привело к обширному кровоизлиянию и смерти потерпевшего.

"Как он Коклюша то провеличал! — почти правдоподобно удивился Дима. — Школа! Мастер! Но потом устал… Очкарик удосужился лишь аббревиатуры, а Лыков вообще остался безымянным!" — он поднял взгляд на стену за столом следака… и подмигнул строгому Владимиру Путину. — Если портрет президента за спиной — значит за хозяином кабинета — сила, а если на столе — значит совесть! Хи-хи… — Димка усиленно приглушил сопение, чтобы не рассердить доброго следователя, — А вообще удобнее, чтобы портрет стоял на столе: налил себе коньячку, чокнулся с носом президента, усмехнулся удовлетворённо и… Будто вырос!

— Далее… — Следователь порылся в бумагах… — Вот признание гражданина Пенсенкова! — он сунул бумагу под нос Димке. — Зачем вы так упорно лжёте?

— Затем, что вы слишком упорно спрашиваете! — Димка почувствовал себя героем-молодогвардейцем. Теперь он знал: следствию всё известно, и ему стало легче… но тяжелее от мысли, что избивали просто так! Он вспомнил Машу… её любимый мультик с фразой: "просто так!" и в который раз удивился богатству и всепримененности русского языка, подумав: "Хоть что-то!"

— Потому и спрашиваем так, что лжёте!

— А зачем вам мои показания, если вы запротоколировали сознанку Пенсенкова и показания Коклюша? — Дима поднял голову и ухмыльнулся разбитыми губами.

— Потому что, все вы молчите о групповом избиении Лыкова; Групповом! Понимаете? На его височной кости большая гематома, там же — на скуле — ещё одна! Это как, по-вашему, выглядит? — Следователь закурил и протянул пачку Дмитрию… — Курите?!

— Нет, спасибо! — Дима отмахнулся… — Он мог удариться, когда падал на землю, там бетонная стяжка, синяки все с одной стороны, чего вы тут горбатого лепите?!

— Дмитрий Николаевич… давайте без арго, мы ведь с вами культурные люди! — следак медленно прошёлся за спиной Димки. — Кто-нибудь из вас сознается в групповом избиении, обязательно и неизбежно, просто я хотел, чтобы это были вы, и тогда я смог бы помочь вам остаться в стороне.

Дым дорогой сигареты окутал Диму сиреневым туманом, и ему стало страшно! Он не рассчитывал, убегая от общества в покойные дали, что окажется настолько далек от спокойной жизни. Чем меньше он пытался соприкасаться с обществом, тем чаще оно толкало и гнало его взашей. Теперь вот, вообще, решило использовать — как козла отпущения.

— У вас что, план горит? — он не поднял головы, и спрашивал в пол.

— Для плана вы не годитесь! Неужели ты думаешь, — следак перешёл на "ты" — "и это было плохо… нет, страшно! но могло помочь отгадать загаданную ментами шараду" — что какие-то вшивые бичи составляют основу нашего плана? Мы преступников ловим, тебя защищаем, чтобы не линчевали скинхеды, как грязного негра, а ты молчишь тут, словно партизан!

— Тогда скажите прямо, что вам от меня лично надо? — Дима повысил голос.