Серое Преосвященство: этюд о религии и политике

В апреле король снова поехал на юг — очень медленно, так как несколько раз пришлось остановиться для охоты на оленя, — но в конце концов все-таки прибыл. Осада затянулась. После нескольких безрезультатных попыток отрезать Ла Рошель от моря было решено перегородить внешнюю гавань большой каменной дамбой вне радиуса действия крепостной артиллерии. Это был грандиозный проект — бухта в этом месте имела ширину больше мили. Но вопреки всем возражениям пессимистов, работы начались. Они шли медленно — до того медленно, что летом 1628 года Ришелье пал духом и заговорил о прекращении кампании против гугенотов. Король теряет терпение; международная ситуация ухудшается; большинство советников кардинала утверждают, что Ла-Рошель неприступна; и каждый день осады означает новые траты, новые налоги, народный ропот. Конечно, снять теперь осаду, вяло рассуждал Ришелье, это унижение, но все же не смертельное; а вот продолжить осаду и потом все равно отступить будет катастрофой, от которой он уже не оправится. И снова вмешался отец Жозеф. Пошатнувшуюся волю кардинала он укрепил своей решимостью, не признававшей никаких препятствий. Ла-Рошель, твердил он, должна быть взята, а король и кардинал должны лично присутствовать при капитуляции. Ободренный неколебимой стойкостью друга, Ришелье ожил; а красноречие Иезикили победно загремело в совете и королевских покоях. После взятия города Людовик XIII публично признал заслугу капуцина, сказав, что «он единственный не терял надежды привести город к покорности и именно он убедил остальных».

В почти единоличной борьбе на два фронта: против героического упорства протестантов, с одной стороны, и против временного безволия кардинала и нетерпения и уныния короля и грандов, с другой, — отец Жозеф использовал все наличные ресурсы, и человеческие, и божественные. К числу последних нужно отнести его кальварианок. Общины ушедших в затвор созерцательниц он считал еще и мощными молитвенными машинами, которые могут, если поставить их на максимальную скорость и не выключать 24 часа в сутки, выпарить, если можно так выразиться, из эфира значительные объемы божественной милости.

Наряду с подробными увещаниями, наставлениями и советами в его письмах этого времени к кальварианкам излагаются основные политические и стратегические проблемы текущего момента: он просит монахинь усердно молиться об их благополучном разрешении. И поводов для таких молитв не сосчитать. Пусть монахини, например, молятся об успехе заветного плана отца Жозефа — проникнуть в город ночью через подземную клоаку и застать гарнизон врасплох (план провалился). Об обращении протестанта герцога Ла Тремуй (оно состоялось). Об исправлении королевского брата Гастона (он продолжал вести себя так же гнусно, как и прежде). О неудаче второй английской экспедиции (флот лорда Денби прибыл, несколько дней полавировал в виду города и уплыл восвояси). И так далее. В современном английском языке слово precarious значит «рискованный», «с неясным исходом»; этимологический же его смысл — «зависящий от ответа на молитву».

Учитывая мистическую выучку отца Жозефа, кажется странным, что он придавал такое значение просительным молитвам. Просительная молитва вполне уместна на устах у того, кто исповедует антропоцентрическую религию; но в жизни тех, кто научился не только думать, но и чувствовать и жить теоцентрически, она очевидно некстати. Резче всего теоцентрическая позиция выражена в сочинениях Мейстера Экхарта. «Истинную правду говорю вам: пока есть у вас воля исполнять волю Бога и вы имеете какое-либо желание, относится ли оно к вечности или к Богу, до тех пор вы не нищи действительно. Ибо только тот человек нищ, который ничего не хочет, ничего не знает, ничего не домогается» [52] . Перед нами — полное уничтожение, пассивное в созерцании, активное в повседневных заботах, — то уничтожение, какому учил Бенет из Канфилда и какое прилежно практиковал отец Жозеф. Но теперь отец Жозеф занимался политикой, а ее природа такова, что даже самый набожный и духовный политик вынужден непрерывно проявлять личную волю — или ради себя, или ради какой-то социальной организации. Однако когда личную волю проявляет человек религиозный, молитвенные прошения об успехе представляются вполне естественными и уместными. Отсюда — ненормальность духовной жизни отца Жозефа, одной своей частью сосредоточенной вокруг Бога, другой — вокруг слишком человеческих стремлений; отсюда — общины строгих молитвенниц, которых он так заботливо наставлял в искусстве медитации и к которым в то же время обращался как к молитвенным машинам для материализации конкретных выгод.

52

Мейстер Экхарт. Духовные проповеди и рассуждения. М. 1991, с. 129 (пер. М. В. Сабашниковой).

В городе тем временем люди медленно умирали с голоду. Лошади, кошки, собаки — все было убито и съедено; снизилось даже поголовье крыс. С великолепной серебряной посуды старая герцогиня де Роган ела мышей и пила бульон, приготовленный из конской сбруи. Бедняки варили башмаки и кожаные шляпы. Но город, руководимый неукротимым мэром Жаном Гитоном, не сдавался. Через тайных агентов отец Жозеф подрывал боевой дух осажденных. Печатались, переправлялись в город и распространялись пропагандистские афиши. В них изобличалась тирания мэра и его пособников — тирания вдвойне отвратительная, ибо она, во-первых, нарушала старинную конституцию Ла-Рошели и, во-вторых, могла привести лишь к истощению королевского милосердия и страшным карам для всех обитателей города — как виновных, так и невинных. Другие листовки обвиняли богачей в спекуляции и припрятывании продовольствия. Пропаганда возымела действие. На Гитона было устроено несколько покушений; нескольких человек, заподозренных в спекуляции, линчевала толпа; из города выбралось множество дезертиров в надежде на пищу, прощение и жизнь. В надежде тщетной — всех, кто попал в руки осаждающим, сразу же повесили.

Для переговоров с городскими властями отец Жозеф использовал своего кузена, Фекьера — не последнего человека на королевской службе, захваченного гугенотами в ходе вылазки и удерживаемого в плену. (Стоит отметить, что в течение всего плена обед Фекьеру ежедневно доставляли с королевского стола. Жареные утята, миски с зеленым горошком и земляникой, сладости, большие порции говядины, баранины и оленины проносились под белым флагом через линию фронта и вручались охранникам маркиза, которые все это неизменно отдавали ему. А ларошельцы тем временем вымирали от голода. Нам этот эпизод кажется невероятным; но не забудем, что в XVII веке считалось аксиомой, что знатная особа качественно отличается от обычных людей и имеет право на соответствующее обращение.) Через Фекьера отец Жозеф попробовал убедить вождей мятежа сдаться на милость короля; но вера в кальвинистского Бога и надежда на английскую помощь сделали их глухими ко всем разговорам о капитуляции. Осада продолжалась. К концу лета большинство стариков и детей в Ла-Рошели уже умерли, взрослые люди умирали каждый день десятками, а с наступлением осени — сотнями.

Посты, епитимьи и неустанный труд ослабили организм отца Жозефа — в августе он простудился и очень тяжело заболел. Состояние ухудшалось из-за его упрямого нежелания хоть на время отойти от дел. На одре болезни он продолжал писать политические меморандумы и руководить разведывательной службой. Последнее занятие едва не свело его в могилу. Являясь, в силу необходимости, по ночам, шпионы не давали больному спать. Жар усиливался, и хотя монах изо всех сил старался сохранить сосредоточенность и ясную голову, внешняя реальность ускользала и тонула в фантасмагории бреда. Много дней он пробыл между жизнью и смертью. Затем начал медленно и мучительно приходить в себя. Когда явилась и ушла ни с чем третья и последняя английская экспедиция, он уже выздоравливал, а три недели спустя, когда город наконец сдался, он настолько поправился, что сопровождал победоносный вход армии и прислуживал кардиналу на торжественной мессе, проходившей в городском соборе впервые после более чем пятидесятилетнего перерыва.

Ла-Рошель немедленно объявили центром новой католической епархии, и отцу Жозефу, в признание его заслуг во время осады, король предложил честь стать первым епископом города. Капуцин ее отклонил. Ничто, сказал он, не заставит его снять рясу святого Франциска и отказаться от благословенного устава нищенства и смирения. Однако он был глубоко признателен королю за его доброту и в знак благодарности написал сочинение, озаглавленное «Победоносный король: посвящается королеве-матери». Этот образчик восторженной риторики завершался рассуждениями о том, что ныне, после падения Ла-Рошели, Его Величество свободен обратить оружие против другого врага Святой Церкви — против Турка. На одиннадцатом году Тридцатилетней войны это были, как прекрасно понимал отец Жозеф, не более чем прекраснодушные мечтания. Но что с того? Он любил свой крестовый поход той любовью, которая

…глядит горе, Сама — невиданный метис: Ее отец — Отчаянье, И Неосуществимость — мать [53] .

Пылая подобной любовью, он имел право положить подходящий к случаю словесный венок на могилу, куда теперь так глубоко был зарыт предмет его страсти.

С падением Ла-Рошели политическая власть гугенотов во Франции пришла к концу. Правда, в Лангедоке и Севене протестантские цитадели еще держались. Но их захват не представлял трудности, поскольку, расположенные вдали от моря, они не могли надеяться на внешнюю помощь. В начале осады Ла-Рошель насчитывала 25 000 жителей; к моменту капитуляции в живых осталось 5000. Но накал религиозной ненависти был так высок, что многие из католической партии призывали к дальнейшим и еще более страшным карам. К вечной своей чести, кардинал и слышать не захотел о репрессиях. Уцелевшие ларошельцы были прощены, их имущественные права подтверждены, свобода веры гарантирована. Наградой Ришелье стала неуклонная верность протестантов короне. Полувеком позже Людовик XIV отказался от политики кардинала, начал преследовать гугенотов и окончательно отменил Нантский эдикт. Ему наградой стало то, что Франция в результате эмиграции потеряла огромное число полезнейших граждан.

53

Из стихотворения Эндрю Марвелла «Определение любви».

В вопросах религиозной политики отец Жозеф, как я уже имел случай отметить, стоял на позициях кардинала. Он знал, что истинная вера, принятая под давлением, не спасет ни единой души, и потому был против принудительных обращений. Он полагал, что распространять истинную веру должны миссионеры, а не драгуны. Однако порою, чтобы добиться вожделенного обращения, он прибегал к средствам, которые чисто духовными не назовешь. Например, осенью 1625 года, когда после победы под Ла-Рошелью король пошел походом на протестантскую зону Южной Франции, отец Жозеф участвовал в походе и отвечал за обращение еретиков. Его тактикой было сосредоточиться прежде всего на аристократах и других видных лицах данного города или края. По его расчету (не всегда верному, как показали события), их переход в католичество увлек бы за собой простой народ. Добиваясь этих ключевых обращений, он использовал обычное духовное оружие — увещания, доводы, назидательные примеры благочестивой жизни; но в случае нужды прибегал и к иным, более мирским формам убеждения — сулил выплаты из королевской казны, пенсии, почести, должности. Практичные протестантские вельможи заключали выгодные сделки. Ни один дворянин, возмущались они, ни один честный человек не переменит религиозных убеждений за жалкие шесть тысяч ливров в год. Но если бы преподобный отец поднял сумму до десяти, вот тогда, может быть… Сходились на восьми, и со всеми традиционными обрядами и церемониями церковь принимала в свои объятия очередную заблудшую овцу.

Глава 8 Сейм в Регенсбурге

За годы, истекшие с тех пор, как Ришелье получил власть, ситуация в Европе радикально не ухудшилась. Главные ужасы Тридцатилетней войны были еще впереди. Пока что дьявол, казалось, довольствуется тем, что выполняет шаг на месте. В 1625 году Дания вступила в войну против императора. Англия обещала Дании финансовую помощь; но субсидии так и не были выданы, ибо парламент, заставив Якова прервать переговоры с Испанией, а затем, побудив Карла поддержать своего зятя-протестанта Пфальцского курфюрста, отказался ассигновать средства для войны. Чтобы выпутаться из финансовых затруднений, Карл вынужден был прибегнуть к противозаконным мерам, а противозаконные меры привели в результате к большому восстанию. Зло заразительно; гражданская война, казнь Карла, тирания Кромвеля были спровоцированы, по крайней мере отчасти, инфекцией, занесенной из Германии, где свирепствовала лихорадка войны. Датчане, не получившие денег, были не в состоянии нанести противнику серьезный урон. Кристиан IV собрал порядочную армию, и к нему присоединился Мансфельд со своим мародерствующим войском. Императору Фердинанду положение представлялось угрожающим — настолько угрожающим, что он уполномочил Валленштейна набрать большую армию и возглавить ее. Так было создано новое орудие угнетения и тирании, орудие, принесшее немецкому народу неисчислимые бедствия. По видимости на более законных основаниях, чем Мансфельд, но так же безжалостно и еще более основательно Валленштейн опустошал провинции на своем пути, забирая деньги, продовольствие и прочие ресурсы, какие могли понадобиться армии. Грабежи продолжались год за годом и после смерти Валленштейна, до самого конца войны.