Сестра Марата
Шрифт:
– Так они и сами сегодня у меня будут...
Вечером в окно постучали.
– Оставим, Алексей, у тебя соль, а когда будем ехать назад, заберём.
Ада подошла к незнакомому усатому мужчине, по-видимому, старшему в группе.
– Возьмите, дяденька, меня в отряд...
– В какой отряд? Кто тебе сказал, что я из отряда?
– Мой брат где-то в партизанском отряде. Марат Казей...
– Марат?! Марата мы знаем...
– заметно смягчился усатый.
И вот, наконец, лес!
Костёр. Над костром - котёл. А дальше "улица" - с обеих сторон землянки.
Первым Ада в лагере встретила Марата. Маленький, в форменной армейской шинели, с котелком в руках, он бежал на кухню...
– Марат!
– Ада!
Взвод спал. Но только появилась Ада, сон как рукой сняло.
– Ура! Нашего полку прибыло! Хлопцы, девчата! Ада пришла.
И принялись тут же Аду "обмундировывать". Кто дал свои запасные портянки, кто принёс ботинки.
Вечером Аду вызвали в штаб.
– Устроилась? Нравится у нас на даче?
– пошутил начальник штаба и перешёл к самому главному: - А теперь скажи, почему ты пришла к нам?
У Ады не нашлось слов. Она только и смогла сказать:
– Я пришла... чтобы быть со своими людьми...
– Хорошо, - сказал начальник штаба, - будешь со своими людьми, будешь воевать.
И Ада воевала. Мыла и ремонтировала партизанскую одежду. Дежурила на кухне. А потом наравне с парнями и мужчинами стояла по двенадцать часов одна, в лесу, в секрете. Ходила в разведку и на "железку", сидела в засаде, с оружием в руках встречалась с врагом... Было и трудно, и страшно. Но в этом она даже сама себе никогда не признавалась. Ей тогда, в восемнадцать её девичьих лет, казалось, что самое главное ещё где-то впереди, что героические дела и подвиги, которых жаждало её сердце, ещё будут, будут...
...Под Новый, 1943, год немцы блокировали Станьковский лес, окружили его со всех сторон. О том, чтобы принять бой, нечего было и думать. И командование отдало приказ покинуть лес в организованном порядке.
Трудно выходили из блокады. Голодные, плохо одетые и обутые люди вынуждены были залечь и пролежать, закопавшись в снег, с утра до ночи. А тут ещё как раз ударил мороз с ветром. Люди замерзали. Пролежала весь день в снегу и Ада. Попыталась погреть онемевшие ноги - постучала узкими хромовыми сапогами, но на неё прикрикнули: никакого шума! И она больше не шевельнулась до наступления ночи.
Ночью партизаны попытались прорваться к соединению, действовавшему в Копыльском районе, но были обстреляны немцами. Ада упала в яму, наполненную водой. А когда выбралась из ямы, вокруг не было ни одного человека... Всю ночь блуждала Ада по лесу. Утром вышла на дорогу, которая привела её к маленькой деревушке. В крайней хатке хозяйка накормила Аду картошкой больше ничего не было. В соседней хате Аде дали лапти и тёплые шерстяные чулки... Но сама она переобуться уже не смогла. Пришлось хозяину разрезать ножом голенища сапог, а потом чуть ли не силой отдирать их от обмороженной кожи...
– Э, голубушка, да ты же загубила свои ноги!
– И сейчас же приказал невестке принести с улицы снега.
Но ни растереть хорошенько ноги снегом, ни задержаться в этом тёплом доме Ада не могла: каждую минуту могли
зайти немцы или полицаи...Снова набрела на хутор, снова добрые люди накормили и обогрели её, снова перевязала она свои искалеченные ноги...
Через неделю кое-как добралась назад в Станьковский лес, к своему разрушенному лагерю. Здесь её радостно встретили друзья-партизаны.
...После этого Ада две недели ещё держалась и даже на задание ходила на своих обмороженных ногах... Других ещё лечила, другим перевязывала и смачивала риванолом и гусиным жиром обмороженные руки и ноги... Наконец не выдержала, свалилась. И когда показали её бригадному хирургу, было поздно...
– Ампутация!
– больше Ада уже ничего не слышала.
Теряя сознание, лишь успела подумать, как о чём-то чужом и далёком: "А говорили, у меня красивые ноги... Номер 34..."
Когда вновь вынырнула из этого бездонного забытья, спросила совсем о другом:
– А теперь куда меня?..
– Ты боец, партизанка и останешься в своём отряде...
И если б не эти дорогие слова, если б не преданная партизанская дружба, кажется, никогда бы не выжила...
Отправить Аду самолётом в Москву командование смогло через полгода, когда добрались до воспетых Купалой Сосен на Любанщине. Неподалёку от Сосен находился партизанский аэродром.
Командование отправляло в Москву учиться в Суворовском училище и Марата. Но Марат и слушать об этом не хотел.
– Из своего отряда я никуда не уйду до конца войны!
На Большой земле пошли один за другим госпитали, пошли одна за другой операции...
И вновь, только потому, что вокруг были друзья, жажда жить, жажда вновь вернуться в строй преодолели и физическую боль, и душевную.
В госпитале Ада окончила девятый класс, окончила курсы счетоводов, помогала санитаркам и сестрам в палатах и на кухне, писала за тех, кто не мог сам писать, письма домой, приносила из библиотеки и читала в палатах книги. Новички, только поступавшие в госпиталь, ласково называли её сестрицей...
В 1945 году Ада вернулась в родное Станьково. Не было мамы. Не было уже и Марата. Не дождался он победы, погиб в неравном бою с врагом...
К тёте, где жила теперь Ада, ежедневно приходили соседи, жалели Аду... И это было тяжелее всего. Ада понимала, что это может погубить её... И, чтобы заглушить отчаяние, стала искать себе какое-нибудь занятие, начала шить, встречаться с молодёжью, даже ходить на танцы! Потом работала телефонисткой на почте, комсоргом колхоза, корректором районной газеты. Но всё это было ей не по душе: она чувствовала, что её сердце жаждет чего-то иного...
И Ада поехала в Минское облоно.
Ей сказали:
– Мы можем дать вам направление в школу. Учиться вы будете заочно.
– Но я же не знаю, как учить...
– Зато вы знаете, чему учить... А впрочем, поступайте в пединститут на стационар.
И Ада поступила и окончила Минский педагогический институт имени Горького.
Ариадна Ивановна Казей живёт теперь в Минске и работает в 28-й средней школе. Преподаёт родной язык и литературу.
Ей присвоено почётное звание Героя Социалистического Труда.