Северный ветер

— Извините, в этом я не смогу вам быть полезным, господин ротмистр. — Мейер тоже не смотрит на офицера.

Пенсне на горбатом носу дергается.

— Вернее, не желаете оказать нам услугу, если я вас верно понял, господин Мейер.

— Мои желания и возможности всегда совпадают. Можете мне поверить, господин фон Гаммер.

— Я прибыл сюда не для того, чтобы, выслушав, верить или не верить. Подавайте мне факты, и я их проверю. Вы все время оставались здесь, наблюдали мятеж от начала до конца. Вы, несомненно, знаете окрестных жителей, как и они вас. Нам известно и ваше деятельное участие в жизни местных крестьян — в их гулянках на лоне природы, балаганных представлениях и всяких там сборищах. Хорошо, если бы вы рассказали по порядку, с самого начала, как возник тут крестьянский бунт и как все шло дальше. Может быть, так мы доберемся до самых корней этой революции поджигателей и убийц, чтобы навеки покончить с ними. Мы намерены заняться не только поимкой и наказанием виновных, но и принять решительные меры к тому, чтобы подобные вещи никогда не повторялись. Мы научим этот дикий народ понимать и уважать порядок и законность. Поэтому я хочу верить, что вы окажете нам поддержку. Говорите, пожалуйста, я жду.

Ротмистр сжимает в пальцах остро отточенный карандаш.

— Прежде всего я попросил бы разрешения присесть. Я устал и немного нездоров.

— Садитесь.

Мейер садится. Молчание вновь длится дольше, чем принято в официальных разговорах. Ротмистр нетерпеливо постукивает костяным наконечником карандаша по блестящей крышке блокнота.

— Если вы думаете, что здешние гулянья, танцы или собрания обществ являются рассадником смуты, то вы заблуждаетесь. Общества занимаются лишь практическими вопросами. Они-то как раз и удерживают крестьян от участия в голой вредной политике, точно так же как балы и танцы отвлекают молодежь. А насчет балаганных представлений и варварства вам, видимо, наговорили бог знает что. Взгляды онемеченных управляющих имениями еще не все. Расспросите лучше местных помещиков, господин фон Гаммер. Они так охотно разглагольствуют о высокой культуре, принесенной ими в этот край, что говорить о каком-то варварстве не приходится. К тому же я видел на этих представлениях произведения Ибсена, Чехова и Шиллера…

Ротмистр, звеня шпорами, закидывает ногу на ногу и выпрямляется в кресле.

— Напрасно вы рассказываете мне об их театральных представлениях. Вы явно избегаете прямого ответа и не хотите говорить о том, что мне нужно. Пусть так. Я сам доберусь до причин здешнего разбоя. Теперь извольте отвечать как доверенное лицо и управляющий имуществом господина фон Зигварта-Кобылинского: кто запретил вам осенью взимать аренду и кто угрожал арендаторам, которые захотели бы платить?

— Ко мне приходили двое молодых людей, одетых по-городскому.

— Чужие? Имен вы не знаете?

— Простите, господин фон Гаммер. В таких случаях не представляются.

— Вооруженные? Угрожали?

— В руках у них ничего не было. Но я был уверен, что оружие у них в карманах. Угрожать, понятно, угрожали. Это и было единственным средством заставить меня подчиниться. Однако все это успеха не имело. Арендаторы приносили деньги тайком.

— Все?

— Если на Карлинской мызе не уничтожены конторские книги, можете по ним проверить.

Карандаш ротмистра будто нехотя отмечает что-то.

— Пойдем дальше. Кто поджигал и грабил имение?

— В то время меня уже выгнали оттуда, и я ничего не видел.

— Да, но ведь здесь каждый день происходили митинги и сходки. Люди шли толпами. Кто руководил и распоряжался?

— На митинги и собрания я не ходил, а из случайных разговоров на дорогах сделал вывод, что вожаками были люди пришлые.

Лицо офицера сделалось пунцовым. Седые усы зло топорщились.

— Одно и то же я слышу сегодня шестой раз. Будто все сговорились. Выработали систему лжи. Но провести меня не удастся. Руководители должны быть именно из местных людей, которые лучше знают имения и все условия. Поджоги и грабежи — дело окрестных жителей.

— Господин ротмистр, вы же сами стараетесь доказать, что восстанием руководила некая организация. Она могла действовать дальновидно. Подстроить так, чтобы местные не жгли имений сами.

Ротмистр начинает тяжело дышать.

— Сегодня слышу это уже шестой раз. И предвижу, что мне могут преподнести то же самое и в двенадцатый; тогда я возьму на заметку и самих рассказчиков. Пожалуй, разговоры о чужаках кому-то нужны, чтобы помешать мне в толпе их знакомых разглядеть тех, кого надо бы допросить. Мне доподлинно известно, что в каждой волости существовал свой комитет социалистов, который всем распоряжался. Мартыня Робежниека знаете? Он-то, кажется, не пришлый?

— Он здешний. Брат моего зятя. Но, насколько мне известно, последние годы он жил в Риге.

— А по моим сведениям, он сейчас находится здесь. Вы этого не знаете?

— Разрешите напомнить, что я лишь несколько часов назад вернулся домой.

— Гм… Вы вообще очень мало знаете. Подозрительно мало, господин Мейер. Меня начинает интересовать ваше близкое родство с упомянутыми Робежниеками. Не могли же вы не знать, что старший Робежниек один из главарей банды социалистов. Непонятно, как учитель Робежниек мог стать вашим зятем?

— Об этом спросите мою дочь, господин ротмистр.

Фон Гаммер бросает карандаш на стол и засовывает руки в карманы брюк. Он далеко вперед вытягивает из-под стола ноги, выпячивает стиснутую тужуркой грудь и нервно постукивает локтями по подлокотникам кресла. Глаза за сверкающими стеклами пенсне моргают, кадык вздрагивает, как застрявший в горле ком, который ему не под силу проглотить.

— Странные дела творятся в здешней волости. В других местах заранее готовы все сведения — даже больше, чем нужно. А тут немыслимо добиться самого необходимого. Оказывается, даже те, кому доверены имения, ничего не знают о грабителях и поджигателях. Вдобавок их еще связывает близкое родство с самыми опасными главарями социалистов.

— Если у вас есть против меня какие-нибудь подозрения, господин фон Гаммер, скажите открыто. Я думаю, что человеку, которого преследовали революционеры, который был арестован ими, бежал и скрывался, нечего утаивать.

Ротмистр как будто смягчается и, чуть склонив голову набок, произносит доверительно:

— Посоветуйте, как нам поймать Мартыня Робежниека? Мы абсолютно точно знаем, что он прислан сюда Федеративным комитетом, чтобы создать преступные банды для нападения на войсковые части. Крушение и обстрел поезда, несомненно, его рук дело. Удрать он никуда не мог и скрывается где-то здесь. Есть люди, которые его прячут. Все попытки поймать его до сих пор остаются безуспешными.

— Позволю себе усомниться, господин ротмистр, в том, что вы употребили достаточно усилий на поимку Мартыня Робежниека. Часто старания наши направлены туда, где ничего революционного и в помине не было.

— Вы что имеете в виду?

— Хочу только напомнить вам, что старый Робежниек, отец Мартыня, убит самым бесчеловечным образом…

— Попрошу вас не забываться, когда речь идет о войсках его величества, выполняющих свой долг.

— Разрешите мне усомниться и в том, что в понятие долга входит убийство одного из самых кротких и богобоязненных стариков на свете. Каким еще долгом объясните вы то, что при этом сожгли усадьбу, принадлежащую даже не ему, а имению?

— За то, что делалось до сегодняшнего дня, я лично не отвечаю. Однако вполне понимаю. Мы должны действовать быстро и беспощадно. Могут пострадать и менее виновные — ведь совсем невинных, тут нет. В отдельных случаях расправа на месте ничего не дает, а вообще это безусловно целесообразно. Повиновение надо вдалбливать в головы. Выжигать каленым железом, чтобы вовеки этим дикарям не приходило в голову поднимать руку на тех, кто хотел сделать их людьми. На тех, кто всегда берег и охранял крохотный огонек культуры среди моря тьмы, низости, подлости и неблагодарности.