Северный ветер

Глубоко зарывается в сено, занесенное сверху снегом, и чувствует, как долгожданное тепло окутывает окоченевшее тело.

— Проклятущий… — шепчет Зарен одними губами и засыпает мертвым сном…

Из лозняка, по другую сторону сарая, вылезает чуть сгорбленная, но еще крепкая старуха с какой-то ношей, завернутой в грязный передник: старая Витолиене из Пликаусов. Ей понадобилось что-то выкрасить, и она ходила в барский лес надрать ивовой и ольховой коры. Увидев на снегу свежие следы, она останавливается, рассматривает. Качает головой и подходит к сараю вплотную.

Сквозь плетень нелегко увидеть, что внутри. Но зрение у нее отличное. Витолиене долго вглядывается и наконец видит сквозь щель чьи-то обутые в постолы ноги.

Немного поразмыслив, старуха хватает свой узел под мышку и трусцой семенит к имению.

Навстречу ей оттуда уже скачут драгуны. Другие бегут с винтовками наготове. Она останавливает их и, размахивая руками, объясняет что-то, указывая головой в сторону лужайки. Драгуны со всяческими предосторожностями окружают сарай. Ползя на четвереньках, на животе, они приближаются, готовые в любую минуту открыть огонь. Шагах в ста от сарая, укрывшись за кустами и пнями, они начинают кричать, предлагая бунтовщикам сдаться. Но никакого ответа.

Драгуны привезли из имения пулемет и установили его в отдалении, как раз напротив плетня. В ожидании время тянется ужасно медленно.

Наконец какой-то молодой драгун с угреватым лицом, видно выпивший побольше остальных, но почему-то сильнее всех продрогший, вскакивает и бросается к сараю. Пробежав несколько шагов, припадает к пеньку, готовясь выстрелить. Полежав минут десять, поднимается и снова бежит. Остальные, затаив дыхание, наблюдают за ним, руки у них трясутся. Вот храбрец уже возле сарая, подползает по снегу к самому плетню. Высунет голову из-за угла и отдернет. И снова высунет. Наконец он решается ползти дальше. Пробираясь по земле вдоль стены, он больно ударяется лбом о торчащее бревно и начинает размахивать руками — пускай, мол, пулеметчик приступает к делу. Но его не понимают… Молодому драгуну давно уже надоело валяться в снегу. Расхрабрившись, он поднимает голову и глядит вверх. Приподнимается на руках, потом встает на ноги. Отстраняется чуть назад и прислушивается. Из сарая ни звука… Тогда и остальные тоже вскакивают и подбегают. Даже пулеметчики бегут поглядеть. Сквозь щель виднеются чьи-то ноги, обутые в постолы. Один постол дырявый, и оттуда торчит большой, обмороженный, грязный палец.

Теперь и храбрецов становится больше. Под прикрытием пятидесяти винтовок они карабкаются наверх. Сначала сбрасывают незаряженную двустволку. Потом хватают ноги, обутые в грязные постолы. Вместе с целой копной сена Зарен съезжает вниз.

Он все еще лежит на животе, обеими руками обхватив охапку сена. Моргает слипшимися веками и никак не возьмет в толк, что ж такое происходит.

Вся свора бросается на него. Бьют по рукам прикладами — аж кости трещат — для острастки, чтоб не мог сопротивляться. Потом пинают ногами, колотят шашками. Ставят на ноги и вновь кидают на землю… Толпятся вокруг Зарена плотной стеной, отталкивая друг друга. Каждому охота приложить руку.

Озверелая орава яростно рычит, видя, как из-под смятой шапки Зарена начинает сочиться кровь. Вахмистру едва удается сдержать солдат. Иначе убили бы тут же на месте. Растоптали бы, как ком глины.

Подталкивая, осыпая бранью и пиная, ведут Зарена в имение. Он уже не в силах идти, ноги то и дело подкашиваются, и он валится наземь. Тогда удары и брань сыплются со всех сторон, пока старик не встанет и не поплетется дальше.

Ноги у Зарена еще не так сильно разбиты: по ним как-то меньше попадают. Пьяные солдаты не замечают даже, что один глаз у него совсем заплыл, а по другому из-под смятой шапки стекает кровь. Поднять руку вытереть он не может и начинает спотыкаться из-за того, что ничего не видать. Кровь струится из носу, течет по сжатым губам и мелкими каплями виснет на седой щетине давно не стриженной бороды.

Допрашивает его сам ротмистр вместе с коренастым офицером. А рядом с Карлсоном сидит управляющий Бренсон и с олимпийским спокойствием курит сигару, делая вид, что ему до всего этого нет никакого дела. Из-за неприкрытой двери задней комнаты подглядывают фрау фон Штрикк и фрау фон Дален. Господин фон Рихтгофен тоже иногда подходит, взглянет и тут же отворачивается и сердито кряхтит, поглаживая свои белые пышные усы.

Офицеры возбуждены не меньше солдат. Они, видимо, уже побывали в задней комнате и попробовали кое-что из содержимого привезенных ящиков. Даже внешне заметно. Фон Гаммер от ярости не может выдавить из себя ни слова. Курит папиросу за папиросой и раздраженно расшвыривает по столу бумаги.

Коренастый офицер стоит, сжимая кулаки.

— Кто тебя послал? Где комитет лесной банды? Отвечай, сукин сын!..

Зарен еще твердо держится на ногах. Шапка съехала на затылок, и голова поднята, что придает ему нарочито вызывающий вид.

— Отвечай, скотина! — Зарен молчит; трудно сказать, слышит ли он, что ему говорят. Офицер не в силах больше сдержаться. — Дать ему! Дать ему по морде! — кричит он и всем корпусом наваливается на стол.

Несколько драгун замахиваются. Тот, кто стоит поближе, самый счастливый. Костлявым кулаком, точно молотом, ударяет он Зарена прямо по зубам. Раздается хруст. Зарен валится, но солдаты сзади отталкивают его от себя. Он давится, слышно, как в горле у него что-то отвратительно булькает. Потом он вяло сплевывает. Большая лужа черной слизистой крови растекается по полу. Вместе с кровью вылетает сломанный зуб и повисает на какой-то жилке, как на красной ниточке. Верхняя губа мгновенно вспухает до самого носа.

Вид у него уж очень жалкий. Бренсон даже отворачивается и долго смахивает пепел с сигары. Фон Гаммер торопливо перелистывает бумаги. Только дамы, прильнув к дверной щели и затаив дыхание, ждут, что же будет дальше.

Как ни пьян коренастый офицер, но и он опускает глаза.

— Убрать эту свинью… Осипов, ну, ты знаешь…

Зарена выталкивают вон и ведут вниз, на кухню. За оградой четверо драгун сдирают шкуру с убитой белой лошади. Зарен, ничего не видя, идет, шатаясь, и два раза падает. Когда его снова начинают толкать и пинать, из груди не вырывается больше ни звука.

Осипов уже тут как тут, на своем излюбленном месте: расхаживает у входа в подвал со связкой лозы под мышкой. Красный, с выпученными глазами, точно зверь, у которого вырвали добычу.

В подвале весь пол завален розгами с запекшейся бурой кровью. Против двери стоит опрокинутая кверху ножками скамья, тоже измазанная смерзшейся кровью.

Зарена валят на пол и спускают с него штаны. Фуфайку и остатки рубахи вздергивают на голову. Потом его приподнимают и валят ничком на скамью, так, чтобы шея и ноги пришлись между ножек скамьи. Один солдат садится в ноги, другой у головы, а Осипов приступает к работе.

Взмахивая лозой, он рубит. Никудышный удар. То ли лоза попалась трухлявая, то ли сам в спешке промазал. Розга треснула пополам, и у Зарена на бедре остался только темно-красный рубец. А кровь должна брызнуть с первого удара, иначе такая работа никуда не годится. Зрители хохочут и подтрунивают. Осипов с досады еще пуще багровеет.

Выдрав из пучка другую лозу, он замахивается, как дровосек. Розга, просвистев в воздухе, врезается в старческое, покрытое синими прожилками тело. Кровь мелкими каплями брызжет вверх. А при новом взмахе несколько капель летят в лица зрителей.

Осипов больше ничего не замечает. Удивительно ловко и проворно поднимается и падает его рука. Сопя и крякая, он рубит изо всех сил. Начинает с бедер, постепенно поднимается вверх. Сечет, будто шинкует. Ни одного белого пятнышка не остается на теле Зарена. Добравшись до задранной рубахи, начинает двигаться вниз. Краснота постепенно чернеет. И скамья почернела — не различишь, где кончается тело и начинается доска.

Зарен не кричит. Ни стона, ни звука. Можно подумать, что он потерял сознание. Те, что стоят поближе, видят, как дергаются мускулы старика. Кровавая масса дрожит, точно кисель в посуде, встряхиваемой сильными руками. Значит, он чувствует. И все-таки не кричит…