Шальная мельница

— Побойтесь Бога! И прикройте его, — скомандовала матушка, скривившись от ужаса.

— О, Господи! — побледнела молодая монахиня и отбросила рубаху прочь.

— Что там?

— Она вся в крови.

— Это всё… Анна, — едва уже различимо, отрешенно пробормотал Бауэр.

— А еще… у него вся спина разодрана, — едва слышно, стыдливо прикрывая рот рукой, шепнула другая.

* * *

К следующему же вечеру Фон-Нейман, практически полностью, пришел в себя, хотя с постели так и не встал.

И вновь по настоятельной просьбе ублюдка матушка у его кровати.

— Вы ее нашли? Ее заключили под стражу? Где она?

— Успокойтесь, прошу, брат Бауэр. Вы были не в себе, и могли… что-то напутать.

— Как? Да что Вы!

— Это не может быть Анна, — продолжает (хоть и сдержанно, но с напором) монахиня. — Мы вчера сами видели… ту женщину. Вернее ее силуэт.

— Это был дьявол, — едва слышно кто-то шепнул за нашими спинами. Отчего живо многие перекрестились.

Поморщилась матушка, но не отреагировала. Продолжила речь.

— И ни своим видом, ни поведением она никак не может быть нашей Анной: рыжие, длинные волосы, что едва скрывали постыдную наготу. А ведь Анна еще вчера днем приняла постриг для вступления в монастырь, и ее русые пряди покорно превратились в тонзуру. Можете сами убедиться. Анна?

Шаг вперед, пробираясь промеж столпившихся у двери монахинь, — и смиренно склонила голову я перед своими судьями.

Лихорадочно перекрестился Фон-Нейман, взволнованный бешенный взгляд по сторонам.

Шумные, нервные вздохи, запинаясь в невысказанных речах.

(… а я с последних сил едва сдерживаю свою ликующую ухмылку)

— А…а ногти?! Под ногтями моя кровь!

— Анна, — и вновь повелительное матушки.

Подчиняюсь. Покорно протягиваю вперед руки.

Немой шок, распинающий на его лице надежду.

— Н-но… тогда кто? — едва слышно, растеряно, обреченно.

— Не знаем, — качает головой монахиня. — Стража везде искала. Но ни малейшего следа, и ни единой зацепки.

— А рубаха? — изумленный, полный мольбы, взгляд.

— Это была Ваша. Обе — Ваших. Как, вероятнее всего, и кровь на одной из них, учитывая Ваши жуткие раны…

* * *

И хоть Хорст полностью списывал произошедшее на всеобщую хворь, вызванную отравлением угарным газом, однако жители Бальги нашли другие тому оправдания: жуткие слухи, будто риттербрюдер Фон-Нейман, если и не связался с самим дьяволом, то практически был искушен им.

Что касательно его власти: то слово не только утратило свой вес, но и сам Бауэр стал считаться проклятым. Его сторонились изо всех сил. Ибо он теперь не просто может навести тень на добропорядочных людей, а, вообще, склонить интерес Сатаны в их сторону.

Глава 13. Сокровенные мечты

* * *

Самое важное теперь было… дождаться Генриха, моего Генриха. Ведь именно ему предстояло окончательно, всерьез, решить дальнейшую мою судьбу. Увы, или на благо, постриг вовсе не был фикцией. Да, в подгаданный момент, однако… с чистою душою, правда, и полной вереницей сомнений.

— Анна, — несмело позвала меня Фреджа.

— Да? — удивилась я.

— Командор с Фон-Менделем прибыли на Бальгу.

— Как? Когда? — оторопела я от услышанного.

— Буквально только что. Сейчас отобедают, и… риттербрюдер попросил тебя явиться к нему.

Невольно взвизгнула я от переизбытка чувств, вовремя учтиво прикрыв рот рукою. Нервически, смущенно улыбаюсь.

— Беги, готовься. Принарядись слегка, что ли…, - шепчет женщина.

* * *

— Анна, — с притворной натяжкой и серьезностью проговорил Фон-Мендель, приветствуя меня и пропуская внутрь своего кабинета.

Резво, уверенно запереть дверь на щеколду.

Стремительный разворот — и ухватил меня, притянул к себе жадно, до сладкой боли сжав в объятиях.

— Как Вы тут, родная моя? — немного отстранил от себя. Взгляд в глаза.

Но сопротивляюсь, силой прижимаюсь обратно, не желая вновь чувствовать между нами расстояние — поддается.

Взволнованно, смущенно шепчу, томно прикрыв веки:

— Безумно соскучилась по тебе…

— Я тоже, моя хорошая. Я тоже, — сильнее сдавливает в своей чувственной хватке. Немного помолчать — и осмеливается продолжить. — Слышал, будто Вы… решили посвятить свою жизнь… Господу?

Обмерла я, уязвленная так неожиданно и столь скоро болезненной темой. Не дышу.

— Анна, это — правда? — силой отстраняет меня от себя, вглядываясь в очи. Поддаюсь, хотя и прячу взор. Тягучие мгновения, дабы собрать в себе силы и признаться. Коротко, лихорадочно киваю, обреченно шепча:

— Да.

Сглотнула болезненный ком страха и горечи, и лишь тогда осмелилась подвести глаза.

— Генрих, — полный мольбы взгляд. — Может, и вправду, мне стоит податься в монастырь? Дабы больше не искушать судьбу… и не гневить Бога? Иначе… иначе у меня совсем не хватает сил… противостоять зову сердца… любви к Вам. Может, хоть это… заставит меня одуматься и остановиться?

Болезненно рассмеялся. Вдруг движение — и коснулся ласково моей щеки своей рукой, провел вдоль скулы, замер у губ. Пристальный, голодный взгляд прикипел к устам.

— А Вы думаете, мы сможем?

Глаза в глаза. Чувствую, как уже дрожу под его напором.

Несмело, едва заметно качаю отрицательно головой.

Ухмыльнулся печально, головою кивая, вторя своим мыслям.

— Так что… прошу, Анна. Не надо, — короткая пауза. — Хватит и с одного из нас… греховного отступничества.

И вновь крепко меня сжимает в своих объятиях, отчего невольно уткнулась носом ему в шею. Словно вор, украдкой внимаю его теплу, жадно вдыхаю его запах.

— А что я… матушке скажу? — несмело бормочу.

Шумный вздох. Немного помедлил, но всё же ответил, прошептал.

— Я сам со всем разберусь. Сам с ней поговорю. Не переживайте.

Еще мгновения тугих рассуждений — и болезненно, едва различимо смеюсь.

— Мне теперь… наверняка, еще долго чепчик будет не снять. Иначе… испугаю Вас своим жутким видом.