Шальная мельница

Хмыкнул внезапно. Загадочная ухмылка проступила на устах. Неспешно отстраняется — вынуждена уступить. Движение рукой в карман — и вдруг что-то достал оттуда. Еще сомнения — и протянул мне неуверенно.

Обмерла я, не веря своим глазам. Невольно помедлить, но буквально секунды — и жадно выхватываю из рук. Смеется Гоша (не реагирую). Ошеломлено тараща очи, оглядываю подарок со всех сторон.

— Реально? — взгляд на Генриха. — Тот самый… медальон?

Пристыжено заливаясь краской, смеется.

— Да не думаю… просто, похож очень.

— Да вообще! — вскрикиваю. — И форма, и изображение, и сам лик, вид Девы Марии, да и то, что с обратной стороны она с маленьким Иисусом! — все еще не веря, ошарашено мотаю головой. — Спасибо, хороший мой!

Стремглав бросаюсь на своего мальчика и тотчас сжимаю в объятиях. Сладкий, страстный, затяжной поцелуй. А затем отстраняюсь, бесцеремонно сама пытаюсь нацепить на себя свою, нашу с ним, «клятву».

Взволнованный, радостный взгляд смущенному Шалевскому в очи.

Качает головой.

— Что? — удивилась я.

Шумный вздох, невольно выровнявшись на месте.

— Да всё еще не могу поверить, что это — правда.

Ухмыляюсь.

— О да, есть такое…

— И главное, почему… как?

— Гош… — жалобно шепчу.

— А? — удивленно вскидывает бровями. Взгляд мне в очи. — Что?

— Давай, — несмело шепчу, движение ближе. Хватаюсь за ворот его рубашки и игриво начинаю тот теребить. — Мы потом… обо всём этом поговорим. А сейчас…

Многозначительно улыбаюсь. Не сдержался и Георгий. Движение ближе и, едва уже не касаясь меня своими губами, шепнул:

— Ты думаешь, эта кровать нас двоих выдержит?

— Но уже же выдерживает?

— Я про резкие движения, — коварно смеется.

— А мы резко не будем, — словно заговор уже проговариваю.

— Ты — и не будешь? — хохочет. Поддаюсь на настроение и я, заливаясь (устыжено) звонким смехом.

— Я постараюсь. Ну? — дую губы. — Пожалуйста… — взмолившись, шепчу, вмиг уже обилась вокруг шеи и потянула на себя, укладываясь на подушку. Ведется: ловкое движение — и повис сверху.

— И всё же, — рычит, хотя и целует урывками в губы, шею, ключицу, грудь… — я бы немного подождал, пока ты окрепнешь.

— Шалевский, — болезненно тяну слова. — Я уже не могу… сколько лет уже этого жду.

Обмер, словно от выстрела. Обомлела и я, осознавая как не вовремя оговорилась.

Миг — и решается. Резвое движение вперед, повисши прямо надо мной — лицом к лицу.

— Лет? — серьезно, с опаской.

Нервически сглотнуть слюну и истерически (отчасти) коротко рассмеяться.

Кривлюсь в неловкости.

— И всё-таки… язык за зубами я не научилась держать.

Виновато поджимаю губы.

Хмурится недовольно.

Отстраняется. Садиться радом на кровати. Привстаю и я, живо притискиваюсь к его спине, обнимаю. Бормочу виновато, как дурочка:

— Ну, не злись на меня…

— За что? — удивился. Испуганный взгляд в очи.

Закусить на мгновение губу. Шумный вздох и, опасаясь взрыва негодования, но, все же, не желая врать, шепнула:

— Лиза… помнишь Лизу?

— Какую? — еще сильнее хмурится.

— Медсестру, Лизу… вы познакомились, когда ты с комы вышел.

— Пантюхова?

— Ага.

— И?

Нервно сглотнул слюну.

— Так это — я, — едва различимо, немо губами шевеля, произношу.

Обмер. Жуткие мгновения — и вдруг резво отстраняется, отодвигается на самый край. Живо следую за ним. Вновь обнимаю — и, хотел было, оттолкнуть, но сдержался.

Замотал в гневе головой. Миг — и пристальный, полный глубокой боли, взгляд мне в очи.

— И ты всё это время молчала? Я тебя столько искал, ждал… с ума сходил, — немного помолчав. — И ты это знала! ЗНАЛА! И, тем не менее…. ничего не сказала!

— Не сказала? — недобро чиркаю зубами, поддаюсь на его злость. — Ты уверен, что не сказала? Уверен? А ты, вообще, кого-то тогда слышал? Лиля, Лиля, Лиля! — паясничаю. — Целыми днями одна Лиля! Разве не так?

Стыдливо отводит взгляд. Морщится.

— Вот именно, Гош. Вот именно. И, тем не менее, — кривляю его слова; набираюсь храбрости, дабы продолжить, — так надо было. Чтобы вы встретились с Лилей, чтобы она в кому попала, чтобы с Генрихом… столкнулась. Только так, — киваю головой, но и виновато поджимаю губы. — Не знаю почему, и чья это игра… И, тем не менее, Гош, Гера, и тем не менее. Я здесь, уже здесь. Твоя Лиля, твоя АННА! А ты мой — Гоша, Генрих. Спустя столько времени… мы, наконец-то, вместе. И к чему эти обиды? Разве я тому вина? Разве я крутила эти карусели? Выдумывала их? Мне бы тоже хотелось… тогда остаться в машине с тобой. Чтобы ты нас не высадил…

— По-твоему, я виноват? — жестко, грубо перебивает. Еще больше ошарашенный взгляд в глаза.

Качаю отрицательно головой.

— По-моему, никто не виноват. Или оба. И мы заслужили то, что заслужили. Но главное, что мы встретились, узнали друг друга, влюбились — и теперь вместе… ВОПРЕКИ ВСЕМУ.

Несмело мотает головой в негодовании. Шумный вздох — и потирает лицо ладонями, сгоняя шок.

— Гош… — несмело зову.

(молчит)

— Генрих…, - жалобно, отчаянно продолжаю. — Гера. Ну, Гер, — вновь лезу к нему, пытаюсь обнять, обвиться вокруг шеи, повернуть к себе его лицо. Поддается. Глаза в глаза. Робко улыбаюсь. — Ну, не злись на меня.

— Да не злюсь я, — недовольно гаркнул. Поморщился. — Просто… всё это — какой-то бред.

Киваю головой, горько смеясь.

— Еще какой. Ну, идешь ко мне?

Не сдержался. Залился смехом.

— Ненормальная.

— Угу, — коварно ухмыляюсь. Уверенный напор — и разворачиваю его к себе целиком. Поддается. Ухватиться за лацканы — и потащить на себя. Доли секунд — повис сверху. Все еще мнется в неловкости и растерянности.

— Только, — шепчет сквозь улыбку, — хватит на сегодня откровений…. а то я больше не выдержу.

Пристыжено усмехаюсь, виновато пряча взгляд.

— Что? — не выдерживает.

Кривлюсь, наигранно, театрально качаю головой.

— Ничего, — колкий, с опаской, на миг в глаза и снова спрятать взор.

— Говори, — серьезно, отчасти, даже, грубо.

Недовольно вздергиваю бровями. То просит одно, то приказывает другое.

Глубокий вдох — и осмеливаюсь. Глаза в глаза. Взгляд на расстоянии вдоха.

— Была еще Четвертая Лиля, после Лизы.

— Четвертая? — ошарашено отстраняется, но не даю улизнуть, удерживаю силой, отчего подчиняется на мой напор, замирает.