Шалтай–Болтай в Окленде. Пять романов

— Который час? — снова спросил Роджер.

— Не знаю. А у вас разве нет часов?

— У нас есть время где–нибудь остановиться?

— Зачем? Для чего?

— Просто так, — сказал он, чувствуя, что тонет в этой ситуации и выглядит нелепо. Рассеянность Лиз стала его раздражать.

— Мне не нужно.

— А мне нужно, — сказал он.

— Делайте, как хотите. — Она откинулась на сиденье, отодвинувшись от него, и, по всей видимости, задумалась. — Вы за рулем, — сказала она еле слышно. — И машина ваша.

Дорога впереди уходила в горы. Скудная земля по обеим сторонам поросла травой. Не было видно ни домов, ни знаков.

— Вон кто–то голосует, — сказала Лиз.

На обочине дороги стоял, вытянув в их сторону большой палец и с надеждой улыбаясь, батрак–мексиканец в накинутом на плечи пальто и соломенной шляпе.

— Давайте его подвезем, — предложила Лиз. — Я всегда подвожу их через горный хребет, иначе им приходится весь путь домой идти пешком — они идут в «Санта–Паулу.

Роджер не остановился. Оставшаяся позади фигура мексиканца быстро уменьшалась. В зеркале заднего вида Роджер успел заметить, как лицо мужчины возмущенно вытянулось.

— Вы не подвозите тех, кто голосует на дороге? — спросила Лиз без осуждения, но обеспокоенно.

— Это опасно, — сказал он.

— Да? Может быть, вы правы. Но я чувствую вину, если проношусь мимо них и не подбираю. У них ведь нет ничего, кроме того, что на них надето, а тут мы, у которых есть деньги, чтобы отправить детей учиться в частную закрытую школу. У вас свой магазин, у Чика акции хлебной компании; и у меня, и у вас есть дом и все, что нам нужно. Это несправедливо. Но, может быть, вы и правы.

Она устроилась поудобнее, подтянув вверх колени, расставив локти и положив подбородок на большие пальцы.

На каждом повороте дороги была площадка на обочине, с которой открывался вид на долину. Роджер видел, как с дороги съезжают машины и замирают на изрытых колеями, ухабистых стоянках.

— Не здесь, — сказала Лиз.

За этими словами могло крыться все что угодно.

— Почему? — спросил он, желая понять, полный решимости припереть ее к стенке.

Она ответила неестественно напряженным голосом:

— Послушайте, я не малолетка.

— Что вы хотите этим сказать? — спросил он.

— Я хочу сказать, мне кажется, что вы задумали какую–то глупость. Остановиться на обочине и полизаться. Роджер, мне тридцать четыре года. Я четырнадцать лет замужем. И вы женаты. Думаете, за четырнадцать лет у меня было недостаточно… секса? Этим меня не соблазнить. Я не собираюсь прятаться с вами время от времени в каком–нибудь мотеле или там еще где–нибудь.

Она сверлила его взглядом.

Он не сразу сумел ответить:

— Конечно.

После этого оба молчали до тех пор, пока не миновали горы со стороны Санта–Паулы. Лиз включила радио и поймала программу, где играл струнный оркестр.

— Вам нравится классическая музыка? — спросила она. — Чик ее ненавидит.

Роджер не отводил взгляд от дороги. По обеим сторонам росли деревья. Мимо проносились дома и узкие объездные дороги. Земля вокруг была ровной, плодородной и всюду возделанной.

— Не сердитесь на меня, — сказала Лиз.

— Я не сержусь.

Но даже он сам понимал, что ответ прозвучал обиженно. Роджер был огорчен как ребенок. Как какой–нибудь малолетка.

— Не спорю, было бы приятно где–нибудь остановиться и страстно предаться любви, забыв обо всем. Но я не буду этого делать. Вы мне очень нравитесь. С самого начала, с того мгновения, когда я впервые увидела вас. Вы были на холме около футбольного поля, мы вас увидели, и миссис Макгиверн еще спросила, кто это. Но… во–первых, я боюсь Вирджинии и вашей матери.

— Тещи, — поправил Роджер.

— И Чика боюсь.

— Я тоже, — признался он.

— Я хотела поехать с тобой, я специально поехала, сказала Чику, что за детей беспокоюсь. Когда мы ехали в ту сторону, я всю дорогу думала, что будет на обратном пути, когда мы будем без мальчишек, вашего и моих.

Он молчал.

— Который час? — Дрожа, Лиз взяла его за руку и приподняла рукав, чтобы посмотреть на часы. — Полпятого. Можно где–нибудь остановиться на час. Но не больше.

— И что мы будем делать?

— Я позволю тебе угостить меня выпивкой.

— Хорошо, — согласился он.

— Когда въедем в Санта–Паулу, поверни направо. Там, в стороне от дороги, есть кафе и бар. Укромное место. Там нас никто не узнает. Это не у самой дороги, не придорожная забегаловка.

Лиз вдруг подвинулась на сиденье, он почувствовал ее пальцы на шее, потом ее рука легла ему на плечо.

— Так лучше? — спросила она.

— Не стоит.

Она отстранилась.

— Роджер, не надо рассказывать все жене, ладно? Кое–что можно держать в секрете, если это важно… если это действительно тайна.

— Конечно, — согласился он.

Лиз выглядела встревоженной, раздираемой двойственным чувством.

— Может быть, я совершаю чудовищную ошибку. У тебя ведь это было на уме? Хочу быть уверена. Ты ведь для этого приходил к нам вечером? Ты ведь это специально устроил, да? Скажи, хочу услышать это от тебя.

— Да, — подтвердил он.

Так ведь и было: он должен был пойти на это.

— Мне не по себе, — сказала Лиз. — И как подумаешь — ни к чему хорошему это не приведет. Может, у нас получится встречаться иногда на час–другой, только что с того?

— Это уже что–то.

— Боже, — вздохнула она. — Знаешь, мои дети не будут иметь ничего общего с вашим парнишкой: он для них слишком маленький. Странно как–то. Вот мы с тобой тут. У нас обоих есть дети, они знакомы друг с другом. Чем ты занимался четырнадцать лет назад, в тридцать восьмом году?