Шемяка

Подъехал комтур, вопросительно глянул на меня, без ответа все понял и уехал к своим, где спешился и встал в строй копейщиков. Остальные братья тоже присоединились к нему.

Над замерзшим полем пронесся низкий гул, пехота Сигизмунда перешла на трусцу. Обойдя своих вперед неожиданно вырвалось около полутора сотен всадников и с заливистым гиканьем понеслись к нашему левому флангу.

Когда оставалось до наших полсотни метров, на ходу пустили стрелы, круто развернулись, помчали вдоль строя...

И неожиданно начали вязнуть в притрушенной снежком непонятно откуда взявшейся топи.

— Давай! — рявкнул я.

Отрок быстро закрутил моим личным стягом.

Дружно тренькнули арбалеты. Раз, другой! Арбалетчики стояли в две линии, вторая подавала первой заряженные арбалеты, оттого между первым и вторым залпом прошло всего несколько секунд.

Над полем пронеслись вопли и ржание. Лошади бились в тщетных попытках вырваться из грязи, седоки соскальзывали с седел и пытались убежать пешим ходом, но...

Но один за другим умирали.

Сбежать смогла едва ли половина, да и то почти все потеряли коней.

Грянул торжествующий рев, но он очень быстро стих, при виде ускорившихся плотных рядов рати Сигизмунда.

Его воевода сделал поправку, пехота в очередной раз начала перестраиваться, на этот раз нацелившись уже на наш правый фланг.

Со стороны литвинов густо полетели стрелы, наши арбалетчики не отвечали, прячась за павезами. Лучники пускали стрелы из последнего ряда строя, но вся эта ответная пальба видимого массового результата не давала.

Васька и Федька, сыны боярина Тетюха, мои рынды, попытались прикрыть меня щитами, но я их зло шуганул и послал резервы усилить правую сторону. Ближников пока приберег на тот случай, если станет совсем хреново.

Жеребец вдруг испуганно прянул, я скосил глаза на него и увидел торчащую из стеганного накрупника стрелу с черным оперением. Облегченно ругнулся, сообразив, что, что коня не достало, приметил, что литвины перешли на бег и гаркнул на Федьку.

— Крути, мать твою!

Тот быстро закрутил флажком на длинном древке.

Ожидал, что тюфяки тут же выпалят, но они почему-то молчали.

— Запорю!!! — я чуть не потерял сознание от злости. — Твою же мать...

Но тут, наконец, оглушительно грохнуло, в сторону атакующих протянулось четыре длинных языка пламени. Почти все затянуло вонючим дымом, но мне с холма было отчетливо видно, что по рядам вражеской пехоты словно провели гигантскими граблями.

Их правый фланг смешался, другая сторона, наоборот, ускорилась, но тут выпалили тюфяки слева.

Но... одновременно одни из саней исчезли во вспышке пламени — судя по всему гребанную пушчонку разорвало.

Вражеский строй ломанулся назад, заревели трубы призывая к порядку, но пехотинцы все равно начали откатываться.

— Батюшка! — горячо зашептал Вакула, горяча коня. — Вдарим вслед! Прикажи...

Я молча мотнул головой, тронул поводья и подъехал к пушкарям на левом фланге.

Сани превратились в груду обломков среди которых валялся разорванный тюфяк. Колоду-станину с него сорвало, а ствол весь топорщился скрученными железными полосами, из которых он был сварен.

Один из пушкарей валялся рядышком, похожий на комок окровавленного тряпья, второй тихо поскуливая, пытался собрать руками вывалившиеся из распоротого живота сизые внутренности.

Вторые сани с тюфяками стояли поодаль и, на первый взгляд, выглядели целыми.

Оставшийся в живых расчет повинно попадал на колени. Мне дико хотелось отходить их плетью, но сдержался и лишь бросил:

— Порох уцелел? Добро. Чего застыли? Палить за вас я буду? Заряжайте...

— Признаюсь, я недооценил ваши примитивные фальконеты, — сообщил мне фон Книпроде. — А они позволили нам выиграть время. — Он посмотрел на перестраивающихся вдалеке литвинов. — Но враг скоро опять пойдет в атаку.

— Пойдут — встретим, — отрезал я. — Господь за нами.

Тевтонец улыбнулся и кивнул мне.

Неожиданно к нам донесся рев «человека духовного звания».

— Потеряла милка целку, не сыскать таперича...

Ипатий бодро приплясывал, выделывая замысловатые коленца ногами.

Ратники вокруг него грохнули смехом.

— О чем он поет? — заинтересовался комтур.

— Ободряет людей...

— Что-то божественное? Но почему они смеются?

Ответить я не успел, литвины опять поперли в атаку. Передышки хватило, чтобы тюфяки снова перезарядили, но очередной залп только замедлил пехоту.

Арбалетчики выпалили в упор, отошли и влились в строй, наши ряды ощетинились копьями.

Сшибка! Треск, грохот щитов, яростные вопли — наш строй прогнулся, но выдержал.

Неожиданно громыхнул еще один тюфяк, прорубив целую просеку, но литвины все равно напирали.

Я поколебался и дал отмашку огнеметчикам.

В воздухе с ревом пронеслись огненные росчерки, закончившиеся ослепительными вспышками, мгновенно отогнавшие серую, мрачную мглу. С визгом заметались охваченные пламенем люди, в нос ударил смрад горелой плоти.

Центр атакующих снова смешался, но фланги продолжали нажимать, а еще через несколько минут ратники справа дрогнули и попятились.

Уже было собрался приказать Вакуле с личной дружиной ударить, но тут, совершенно неожиданно для меня, в тылу литвинов, откуда не возьмись, заметались русские флажки.

А еще через несколько минут, из леска справа выметнулась еще одна лава всадников и словно нож в масло врезалась в пехоту Сигизмунда.

Атакующий порыв литвинов резко иссяк.

— Шило? — я озадаченно протер глаза. — А он-то откуда взялся?

— Княже! — чуть ли не взвыл стремянной. — Прикажи вдарить!!! Молю, прикажи!!!

Сквозь вопли и грохот неожиданно снова прорвался медвежий рев Ипатия.

— Господи, Господь наш, яко чудно имя Твое по всей земли, яко взяться великолепие Твое превыше небес...

Монах пер прямо на литвинов высоко вздернув свой крест. Ратники подхватилии псалом и тоже подались вперед. Причем не только мои, но и тевтонские кнехты. А литвинская пехота наоборот, попятилась назад.

В мозгах отчаянно бунтовал инстинкт самосохранения, но сердце радостно забухало в жажде крови.