Шестая жена

Он решил взять в жены леди Саффолк. Она родит ему сыновей. Он представил себе ее белое тело и волосы, посыпанные светло-желтой пудрой, с помощью которой многие дамы добивались, чтобы их волосы приобрели золотистый отлив. Она была дородной, пышущей здоровьем женщиной.

Ее взгляды говорили ему, что он ей тоже не безразличен. Она нравилась ему еще и потому, что была вдовой Чарльза Брэндона, с которым он был очень дружен. Поэтому-то он так быстро простил Чарльза, когда тот поспешил жениться на его сестре Марии Тюдор после смерти старого Людовика. Вспомнив юность, Генрих усмехнулся, и ему вдруг мучительно захотелось вернуть те дни.

Но он еще не стар — ему всего пятьдесят пять. Разве это старость?

«Нет, — решил он, — разозлившись, я чувствую себя старым, потому что у меня нет жены, которая ублажила бы меня. Почему, — подумал он, — Катарина не может родить мне сына?»

Он знал почему. Бог был недоволен ею. А почему он ею недоволен? Она не распутничала — король был вынужден признать это, — как его прежние жены. Нет, у нее был другой грех — она была еретичка, как и ее подруга Анна Эскью. А эту женщину признали виновной и приговорили к костру. Генрих облизал губы. А разве вина его жены меньше, чем той, которую приговорили, к смерти?

«Но я не хочу, чтобы Катарина умерла такой ужасной смертью, — подумал король. — Я милосерден; по разве это справедливо, чтобы одна умерла в наказание за свои грехи, а другая, не меньше ее согрешившая, оставалась на свободе?»

Ходили неприятные слухи, что герцогиня Саффолкская тоже была замечена в ереси. Он не хотел проверять сейчас эти слухи. Он отказывался в это верить. Просто ее враги, увидев его интерес к ней, решили очернить ее в его глазах. Нет, не надо, думать об этом... пока.

Она была восхитительна, но почему-то не выражала открыто своего восхищения королем. Может, быть, она просто побаивалась такого могущественного любовника и временами пыталась скрыться от него? Возможно. Но он-то знал, что на самом деле ей хотелось остаться!

В старые добрые времена он сделал бы ее своей любовницей. Но когда человек становится старше, одних любовных утех ему уже недостаточно, к тому же гоняться за женщинами уже нет сил. Занятия любовью теперь должны быть более спокойными, при тусклом свете... одной свечи.

Канцлер на его стороне. Король улыбнулся — Райотесли хорошо проявил себя при допросе этой еретички. Он не размяк от того, что перед ним женщина.

Женщина! И он снова представил себе красавицу герцогиню. «Скоро я проверю, хороша ли она в любви», — с удовольствием подумал король.

А вот Анну Эскью язык не повернулся бы назвать женщиной. Слишком худа, да и думает только о книгах, а не о любовных ласках. Женщины не должны быть такими. Нет, Анна Эскью — не женщина.

Он повторил эти слова еще раз, специально для своей совести, ибо был он хитер и проницателен и догадался, какие планы вынашивал канцлер.

«Она — не женщина! Не женщина!» — повторял он, пытаясь успокоить свою совесть.

Она грешила не в одиночку, должны быть и другие. Надо ее допросить, и она сообщит их имена. Тут он вспомнил о герцогине Саффолкской. Нет-нет, это неправда. Он не верил, что она еретичка. Его ведь окружают совсем не дураки, никто из них не осмелится очернить при нем имя невинной дамы.

Но почему нельзя допросить Анну Эскью в Тауэре? Потому что она женщина? Но ведь она не женщина... вернее, не настоящая женщина.

«Если при моем дворе будут обнаружены еретики, — сказал король своей совести, — им не будет пощады. Во имя святой церкви, главой которой я являюсь, им не будет пощады... кем бы они ни были... кем бы они ни были».

Он вспомнил прекрасную герцогиню, которая мечтательно смотрела вдаль, слушая песню о любви. О ком она думала — о любовнике, самом желанном любовнике в образе короля?

Он снова заговорил со своей совестью:

«Я король, и моя голова раскалывается от государственных забот. Я возглавляю великое государство и вижу, как растет в моих руках его могущество. Я мудро строю отношения с другими странами. Я сметаю все преграды на пути Англии. Я использовал императора Карла против хитрого Франциска... и я вижу, как возрастает значение моей страны в мире. Я — король, и в связи с тем, что государственные дела не отпускают меня ни на минуту, я нуждаюсь в любви, которая снимала бы это неимоверное напряжение. Мне нужна любовница».

Но совесть сказала ему:

«У тебя есть жена».

«Жена-еретичка? »

«Это еще не доказано».

Его глазки сузились.

«Если бы это было доказано, мне бы ничего другого не оставалось, как удалить ее от себя. Я не потерплю еретиков в своем королевстве. Кто бы они ни были, я не потерплю тех, кто действует против Божьей правды».

«Да, но это еще надо доказать!

«Возможно, это мой долг. А когда я говорю о любви, я думаю не о том, чтобы ублажать свое тело. Разве я когда-нибудь думал об этом? Нет! Мне нужны сыновья. Теперь, когда я старею, они нужны мне больше, чем когда-либо. Если я избавлюсь от одной жены и возьму себе другую, я сделаю это только ради того, чтобы заиметь сыновей, чтобы обеспечить продолжение нашего рода... ради блага Англии».

«Ну что ж, — строго сказала его совесть, — это очень хороший повод для того, чтобы избавиться от бесплодной жены».

Совесть короля успокоилась. Моралист в его душе снова уступил доводам любителя чувственных радостей.

Сейчас канцлер был при нем. Он прошептал:

— Прошу прощения вашего величества, но даст ли мне ваше величество позволение допросить осужденную женщину?

— Ты думаешь, что сумеешь узнать у нее имена других?

— Да, ваше величество; я предлагаю допросить ее во имя вашей светлости.

— Если в моем королевстве есть люди, не желающие подчиняться воле своего короля, то я должен знать их имена. Но кто бы они ни оказались, сэр канцлер, пусть не ждут от меня пощады.

Канцлер поклонился. Как легко оказалось получить разрешение короля!

* * *

Дверь в камеру Анны открылась. За ней пришли двое.

— Так скоро? — спросила она. — Вы отвезете меня на Смитфилдскую площадь?

— Еще нет, госпожа. До этого вам придется еще кое-куда сходить.

— Куда?

— Скоро узнаете. Вы готовы идти за нами?

— Да.

И она пошла между своими тюремщиками.

— Куда вы меня ведете? — спросила Анна, хотя догадывалась куда.

«О Боже, — молилась она, — помоги мне. Помоги мне сейчас, как помогал всегда, ибо я нуждаюсь в Твоей поддержке. Я женщина... слабая женщина, которая и так уже многое вынесла. Я ослабела от голода и холода; но не это огорчает меня. Меня удручает то, что я боюсь».

Она держалась за скользкие стены, чтобы не упасть; когда мимо ее ног пробегала крыса, которую вспугнули шаги, Анна отшатывалась, содрогаясь от отвращения.