Шестёрки-семёрки (сборник)

Разумеется, мы не стали разыгрывать седло бедного малого, — доктор только пошутил. Но все мы торжественно стояли вокруг, простив ему то, что он заговаривал нас до смерти рассказами о Нью-Йорке.

Я никогда не видел, чтобы человек, близкий к смерти, вел себя так спокойно. Глаза его были устремлены куда-то в пространство, он произносил бессвязные слова о нежной музыке, красивых улицах и фигурах в белых одеждах и улыбался, точно смерть была для него радостью.

— Он уже почти умер, — сказал доктор, — умирающим всегда начинает казаться, что они видят открытое небо.

Клянусь, что, услышав слова доктора, ньюйоркец вдруг приподнялся.

— Скажите, — произнес он с разочарованием, — разве это было небо? Черт возьми, а я думал, что это был Бродвей. Товарищи, подайте мое платье. Я сейчас встану.

— Будь я проклят, — закончил Бед, — если через четыре дня он не сидел в поезде с билетом до Нью-Йорка.

Методы Шенрока Джольнса

Перевод Зин. Львовского.

Я счастлив, что могу считать Шенрока Джольнса, великого нью-йоркского детектива, одним из моих друзей. Джольнса, по всей справедливости, можно назвать мозгом городского детективного дела. Он — большой специалист по машинописи, его обязанности заключаются в том, чтобы в дни расследования «тайны убийства» сидеть в главной полицейской квартире, за настольным телефоном, и принимать донесения «фантазеров», докладывающих о преступлении.

Но в иные дни, более свободные, когда донесения приходят очень вяло, а три или четыре газеты уже успели раструбить по всему миру и назвать некоторых преступников, Джольнс предпринимает со мной прогулку по городу и, к моему величайшему удовольствию, рассказывает о своих чудеснейших методах наблюдения и дедукции. Как-то на днях я ввалился в главную квартиру и нашел великого детектива сосредоточенно глядящим на веревочку, которая была туго перевязана на его мизинце.

— Доброе утро, Уотсуп! — сказал он, не поворачивая головы: — я очень рад, что вы наконец осветили свою квартиру электричеством!

— Я очень прошу вас сказать мне, каким образом вы узнали про это? воскликнул я, пораженный. — Я уверен, что я до сих пор никому ровно даже не намекнул об этом! Электричество было проведено неожиданно, и только сегодня утром закончилась проводка.

— Да ничего легче быть не может! — весело ответил мне Джольнс. — Как только вы вошли, я тотчас же почувствовал запах вашей сигары. Я понимаю толк в дорогих сигарах и знаю еще, что лишь три человека в Нью-Йорке могут позволить себе курить хорошие сигары и в то же время оплачивать нынешние счета газового общества, Это — чепушная задача!

А вот я сейчас работаю над другой, моей собственной проблемой!

— А что за веревочка на вашем пальце? — спросил я.

— Да вот в ней-то и заключается моя проблема! — ответил Джольнс. Жена повязала эту веревочку сегодня утром для того, чтобы я не забыл послать что-то домой. Присядьте, Уотсуп, и простите… Я только несколько минут.

Выдающийся детектив подошел к стенному телефону и простоял, с трубкой у уха, минут десять.

— Принимали донесение? — спросил я после того, как он вернулся на свое место.

— Возможно, — с улыбкой возразил Джольнс: — до известной степени это тоже может быть названо донесением. Знаете, дружище, я буду с вами вполне откровенен. Я, что называется, переборщил. Я увеличивал да увеличивал дозы, и теперь дошло до того, что морфий совершенно перестал оказывать на меня действие. Мне необходимо теперь что-то посильнее! Этот телефон сейчас соединял меня с одной комнатой в отеле «Уольдорф», где автор читал свое произведение. Ну-с, а теперь перейдем к разрешению проблемы этой веревочки.

После пяти минут самой сосредоточенной тишины, Джольнс посмотрел на меня с улыбкой и покачал головой.

— Удивительный человек! — воскликнул я: — уже?!

— Это очень просто! — сказал он, подняв палец. — Вы видите этот узелок? Это для того, чтобы я не забыл!

Значит, он — незабудка! Но незабудка есть цветок [13] и, следовательно, речь идет о мешке муки, который я должен послать домой.

— Замечательно! — не мог я удержать крик изумления.

13

Совершенно непереводимая игра слов. В оригинале сказано «It is a forget-me-knot! A forget-me-not is a flower. It was a sack of flour that I was to send home». (Примеч. пер.).

— Не угодно ли вам пройтись со мной? — предложил Джольнс. — В настоящее время можно говорить только об одном значительном случае, сказал он мне. — Некий Мак-Карти, старик ста четырех лет от роду, умер от того, что объелся бананов. Все данные так убедительно указывали на мафию, что полиция окружила на Второй Авеню Катценъяммер Гамбринус Клуб № 2, и поимка убийцы — только вопрос нескольких часов. Детективные силы еще не призваны на помощь.

Мы с Джольнсом вышли на улицу и направились к углу, где должны были сесть в трамвай. На полпути мы встретили Рейнгельдера, нашего общего знакомого, который занимал какое-то положение в Сити-Холл.

— Доброе утро! — сказал Джольнс, остановившись. — Я вижу, что вы сегодня хорошо позавтракали.

Всегда следя за малейшими проявлениями замечательной дедуктивной работы моего друга, я обратил внимание на то, что Джольнс бросил мгновенный взгляд на большое желтое пятно на груди сорочки и на пятно поменьше на подбородке Рейнгельдера. Несомненно было, что эти пятна оставлены яичным желтком.

— Опять вы пускаете в ход ваши детективные методы! — воскликнул Рейнгельдер, улыбаясь во весь рот и покачиваясь от смеху. — Ладно, готов побиться об заклад на выпивку и сигары, что вы никак не отгадаете, чем я сегодня завтракал.

— Идет! — ответил Джольнс: — сосиски, черный хлеб и кофе!

Рейнгельдер подтвердил правильность диагноза и заплатил пари.

Когда мы пошли дальше, я обратился к моему другу за разъяснением:

— Я думаю, что вы обратили внимание на яичные пятна на его груди и подбородке?

— Верно! — отозвался Джольнс: — я именно с этого и начал! Рейнгельдер — очень экономный и бережливый человек. Вчера яйца на базаре упали до двадцати восьми центов за дюжину. Сегодня же они стоили сорок два цента. Рейнгельдер вчера ел яйца, а сегодня уже вернулся к своему обыденному меню. С такими мелочами необходимо считаться: они очень значительны. С ними знакомишься в приготовительном классе: это — арифметика нашего дела!

Когда мы вошли в трамвай, то сразу увидели, что все места заняты преимущественно женщинами. Мы с Джольнсом остались на задней площадке.

Приблизительно посреди вагона сидел пожилой господин с короткой седенькой бородкой, который производил впечатление типичного, хорошо одетого ньюйоркца. На следующих остановках в вагон вошло еще несколько женщин, и уже три-четыре дамы стояли около седого господина, держась за кожаные ремни к выразительно глядя на мужчину, который занимал желанное место. Но тот решительно удерживал свое место.