Шипы молчания

В глазах у меня потемнело, ужас застрял в горле.

«Привет, Никс. Ждет меня?" Насмешливая ухмылка на его лице была безошибочна.

Ужас схватил мои легкие, подавляя каждый вздох и вызывая дрожь во мне.

— Почему ты весь в крови? Мои трясущиеся руки, когда я подписывал документы, контрастировали с его спокойными и собранными жестами. Он выглядел диким даже под покровом ночи, и я без предупреждения вскочил на ноги и побежал. Где? Я понятия не имел, но не успел уйти далеко, как сильные руки схватили меня сзади.

Рука Данте прикрыла мой рот, его горячее дыхание коснулось моего затылка. Дрожь прокатилась по моему позвоночнику. Запах меди смешался с его собственным. Я ненавидел это так же сильно, как и любил. Что со мной происходило? Где был мой позвоночник? Я не могла позволить, чтобы его влияние на меня повлияло на мою решимость держаться подальше.

Медленно он развернул меня, все еще удерживая руку у моего рта. «Не кричи». Я моргнул раз, два. "Обещать."

Я нерешительно кивнула, и в тот момент, когда он убрал руку от моего рта, я глубоко вздохнула.

— Почему ты весь в крови? Я спросил еще раз, на этот раз с новой силой, мои руки и голос больше не дрожали.

Я уставился на него, когда он выпустил облако дыма мне в лицо. Затем он втянул еще одну, а затем выпустил еще более длинную затяжку, наклонив голову, как будто изучая меня.

«Мне пришлось преподать кому-то урок».

Мои брови нахмурились. — И это должно объяснить столько крови?

Он дико улыбнулся.

«Когда он прикасался к чему-то, что ему не принадлежало, да». Он поднес руку ко рту и сделал еще одну затяжку. — И угадай, к чему он прикоснулся, одуванчик? Я оставался молчаливым. Мне очень хотелось, чтобы он перестал меня так называть. Это вызвало лишь горькие воспоминания. "Ты." Затем он бросил сигарету в воду, и мой нос неприятно сморщился. "Что? Я тебе противен?

Я вздохнул и закатил глаза. «Наконец-то ты уловил суть», — подписал я. — Так что иди в свою каюту и прими душ. Оставь меня в покое."

Мне нужно было сохранять между нами некоторую дистанцию. Каждый раз, когда я был рядом с ним, я терял всякое равновесие и контроль. Даже после его признания мое сердце дрожало, пытаясь вырваться из груди и прыгнуть к нему.

На его лице отразилась глубокая печаль. "Почему?" Когда я озадаченно посмотрел на него, он добавил: «Почему ты меня так ненавидишь?»

Моё сердце зажгло новой волной горечи и боли, и шквал эмоций разорвал меня на части. Но я отказался позволить миру увидеть это, чтобы этот человек увидел. Я на мгновение закрыл глаза, и мое лицо поднялось к темному небу. Он покинул меня. Я могла бы простить это, но не оставлять нашего ребенка.

"Я закричал." Тремор вернулся с удвоенной силой. «Я кричала до тех пор, пока у меня не пошла кровь из горла. Тебя там не было». Больше всего меня пугало то, что я, как и прежде, хотела отдать ему свое сердце и душу. Я хотел, чтобы у него было все это. "Где вы были?"

Он нахмурился в замешательстве, и его глаза потемнели, в них промелькнули тени.

"Что ты имеешь в виду?" Мой желудок упал, как свинец, и в груди началась дрожь. Злой. Горький. Красный. Я чувствовал, что меня сейчас тошнит от его проявления вопиющего невежества.

Мы смотрели друг на друга, и густое, почти удушающее напряжение наполняло воздух. Я хотел игнорировать этот гнев, кипящий во мне.

Я сглотнула и попыталась удержать руки ровно, подписав: «Просто забудь об этом ».

Что-то темное мелькнуло в его глазах, когда он прислонился спиной к перилам. «Нет, не думаю, что буду. А теперь поподробнее.

Беспокойство внезапно пронзило мою кожу. Я хотел было двинуться, но его широкие плечи преградили мне путь. Его присутствие, тяжелое и ощутимое, заполнило пространство, в то время как из него исходил неуловимый гнев. Это… он … было чертовски страшно.

«Я закончил этот разговор. »

Меня трясло от гнева. Что-то густое струилось в воздухе — его напряжение сочеталось с моим раздражением, если я догадываюсь.

«Не заставляй меня повторяться».

Можно ли одновременно бояться и злиться? Я не хотел ничего, кроме как положить конец этому, прямо здесь и сейчас, и все же он совершенно ясно дал мне понять, что не отпустит меня, пока не получит ответ.

И не так ли богато было то, что мне пришлось дать ему объяснение. Он был должен мне это, а также гребаные извинения. Я плакала перед сном несколько месяцев после родов. Он понятия не имел, как тяжело изо дня в день сохранять улыбку на моем лице, притворяясь, что я рад, что я вернулся к нормальной жизни и вышел из больницы, в то время как все, о чем я думал, это мой ребенок. Ребенка, которого мне даже не удалось подержать на руках.

Но моя гордость оказалась сильнее гнева.

— Почему ты все время торчишь рядом со мной ? Я спросил вместо этого.

Его взгляд упал на мои губы, и вспышка чего-то греховного в них заставила мое сердцебиение забиться сильнее.

"Ты заставляешь мое сердце биться чаще. Вот почему», — ответил он. Самые сладкие слова, сказанные с самым равнодушным выражением лица. «И мой член хочет тебя. Буквально."

Разочарование раздражало мою кожу. У себя. В него. Видеть, как он снова разрезал мои раны, мое сердце кровоточило у его ног, ужалило больше всего на свете.

Мои руки сжались, боль в костяшках пальцев была более терпимой, чем та, которую я чувствовал в груди. Я тонула в своей боли годами, а он был здесь .

«Перестань меня преследовать. »

Он лениво улыбнулся. "Нет." Мои брови сдвинулись в замешательстве. Он нанес мне хлыстовую травму. — Ты говоришь со мной только тогда, когда я преследую тебя.

Я усмехнулся. — Это должно тебе кое-что сказать .

"Да, это так. Я буду ждать столько, сколько тебе понадобится, чтобы прийти к соглашению с нами, но ты будешь моим, Феникс Ромеро. Его жестокость лишила меня кислорода, и тишина нахлынула на меня, предупреждая меня. Это были слова, которые он говорил мне раньше, но теперь они не заставляли мое сердце трепетать от волнения. Они наполнили меня горечью. "Запомни мои слова. Ты. Воля. Быть. Мой."

Данте Леоне был как наркотик. Он мог чувствовать себя хорошо, но он совсем не подходил мне. Я бы тренировал свое сердце сопротивляться ему. Перестать желать его каждым вздохом и каждой мыслью.

Я потеряла слух, когда была маленькой девочкой, но я слышала стук собственной боли ясно, как день, снова разрывая меня на куски.

Оглушительная тишина тяготила меня. Я тонул в нем так же сильно, как был запятнан кровью моего кровоточащего сердца, растекавшейся вокруг меня, словно невидимые чернила.