Шипы молчания

Надев чулки по колено и свитер, доходящий до бедер, я села на пол, выложенный белой плиткой, перед окном, простирающимся от пола до потолка, а затем прочитала ее последнее сообщение на своем телефоне.

Без тебя это не Рождество. Меня не волнуют заразные болезни. Мы могли бы хотя бы видеть друг друга через стекло.

Это была ложь, чтобы удержать Рейну от приезда. Потребовалось немало усилий, чтобы убедить и заверить, что мне почти стало лучше, но в качестве дополнительной меры предосторожности бабушка закрыла ей доступ к деньгам и забрала ее паспорт.

Были времена, когда я представлял, как говорю ей, зная, что мы вдвоем можем исчезнуть, чтобы вырастить моего ребенка в одиночку. Однако мода — это все, чем она когда-либо хотела заниматься, и я не мог разрушить ее мечту. Поэтому я молчал и молился, чтобы он пришел.

Я потянулась к своему ожерелье, на котором висели пейджер и кольцо обещания. Мои пальцы обхватили маленькое черное устройство и нашли кончик.

Нажмите. Нажмите. Нажмите.

Он сказал, что это предупредит его о моем местонахождении, где бы я ни был. Пока это не сработало, но повторяющиеся движения успокаивали меня, как мячик от стресса.

Однако каждый раз, когда я нажимал кнопку, мое сердце трещало сильнее. Я уже знал, что он сломан, но все еще надеялся.

Мои кости тряслись, но это не имело никакого отношения к холоду. Каждый день было новое сердцебиение. Новое разочарование.

Нажмите. Нажмите. Нажмите.

— Только один раз, — прошептал я в пустую комнату. «Только один раз, спаси нас».

Я попытался представить, как это будет выглядеть. Он ворвался в дверь, на его красивом лице отразилось беспокойство. Его руки обнимали меня и называли своей Никс. Или его одуванчик. Он крепко держал меня, затем подхватывал и уносил. Где-то, где никто не мог забрать у меня ребенка. От нас.

Мы бы танцевали всю жизнь вместе. Как он и обещал.

В этот момент это становилось заблуждением.

Мой взгляд скользнул по завернутым подаркам под елкой, которые я не удосужился открыть. В них не было ничего, что мне хотелось бы.

Единственное, чего я хотела, — это растущая внутри меня жизнь и мужчина, который не приходил.

Я чувствовал, как надежда в моей груди тускнеет с каждым днем, медленно превращая меня в пепел.

В моей руке завибрировал телефон, вынося меня из прошлого и перенося в настоящее. Я посмотрела вниз и увидела письмо от директора клиники, в котором он согласился встретиться со мной завтра.

На шаг ближе к моей дочери.

ТРИДЦАТЬ ДЕВЯТЬ

ФЕНИКС

я

Никогда не мечтал, что окажусь в Новом Орлеане, когда начал поиски своего ребенка. Вернувшись туда, где все началось, я потребовал поговорить с директором о рождении дочери. Так случилось, что бедная женщина только на той неделе начала там работать. Однако в конечном итоге это пошло мне на пользу.

Как только она вытащила мое дело, на ее лице было написано признание в халатности. Клиника обидела меня. Я пригрозил подать в суд, а она дала мне информацию о приемной семье, в которую забрали моего ребенка после смерти ее первой приемной семьи.

Оттуда я пошел по тропе до самого конца.

Мою дочь удочерили Бранка и Саша Николаевы. Я всем сердцем молился, чтобы они не имели никакого отношения к русской семье Николаева, но в глубине души я знал, что это должны быть они. Я был облажался . Не обязательно быть активным членом преступного мира, чтобы знать, что ты не трахался с Николаевыми.

Все созидательные проклятия, которые я выучил, эхом отдавались в моей голове.

Январская температура в Новом Орлеане была комфортной. Яркое солнце в сочетании с воскресным днем привлекало людей на неторопливые прогулки. Запах выпечки разносился по воздуху, пока я наблюдал, как люди улыбаются и смеются, оживленно болтая друг с другом.

Я уже обошел квартал, где находился пресловутый «Логово греха» — клуб, принадлежавший семье Николаевых, — в надежде мельком их увидеть. Возможно, я случайно наткнулся на них и завел разговор. Или, может быть, я мог бы просто подойти к ним и сказать, что Скай — моя дочь, и я хочу ее вернуть.

Но мне не хватило смелости ни на что из этого. Иногда я даже сидел на скамейке в соседнем парке, завтракал или обедал и смотрел клуб, как будто это была моя единственная цель в жизни.

В этом оживленном, шумном городе мое одиночество усиливалось. Оно съедало мою душу, и, несмотря на солнечные лучи вокруг, мир казался темным.

Два месяца без сестры и друзей показались вечностью. Моё сердце болело так сильно, что казалось, будто в его нежную плоть вонзились шипы. Одинокая слеза скатилась по моей щеке, и я сердито смахнула ее, но затем последовала еще и еще. Я их тоже вытерла. Нет плача.

Я была так близка к тому, чтобы заполучить своего ребенка. Я должен быть счастлив и взволнован, а не рыдать навзрыд.

Поймав несколько любопытных взглядов, я повернул за угол и обнаружил небольшой оазис зеленой травы и большую пустую игровую площадку. Я направился к пустой скамейке, чтобы сесть, и мои мысли были где угодно, только не здесь.

Как мне вернуть ребенка?

Я заставила директора клиники передать мне документы, включая оригинал свидетельства о рождении, но заставить родителей передать ребенка — это совсем другое дело. Согласно записям приемной семьи, это была четвертая семья Скай. По какой-то причине поиск долгосрочного размещения оказался проблемой. В файле указывалось на трудности с общением , но никаких подробностей не было.

Хотя это и заставило меня беспокоиться о следующем затруднительном положении. Как, черт возьми, я буду общаться со своей дочерью?

Камни лежали на мне. Я не смог бы похитить ее, не напугав до смерти, не говоря уже о том, чтобы тащить ее, пинающуюся и кричащую, по всему миру.

Если только Скай не связалась со своей семьей, и мы в конечном итоге ладили. Она была моей плотью и кровью, и это что-то значило. Но она была с Бранкой и Сашей Николаевыми уже несколько месяцев.

Черт возьми. Это была проблема, которую я не знал, как решить.

Затем встал вопрос о проездных документах. Через темную сеть я связался с кем-то, кого настоятельно рекомендовали за подделку фальшивых паспортов. Как только у меня будет фотография, я смогу заказать его услуги. Он — я предполагал, что это был он — доставит мне его в течение сорока восьми часов.