Шипы смерти

Мануэль хихикнул рядом со мной. «Нет ничего воняет хуже, чем отчаявшаяся женщина».

А от Софьи Волковой воняло до небес.

Я оглянулся через плечо. — Кингстон, хочешь еще раз напасть на него?

Лишь в последние несколько лет он вернулся к использованию своего имени при рождении. Последние два десятилетия он был известен как Призрак. Смертельно. Смертельно.

Он оттолкнулся от колонны и откуда-то достал нож. "Я игра."

Я отступил назад и с равнодушным выражением лица наблюдал, как Кингстон мастерски с ним работал. Русский кричал и вопил, но через двадцать минут было ясно, что он не сдастся. Мужчины, выросшие в преступном мире, нередко сопротивлялись пыткам.

Я без эмоций изучал, как Кингстон причиняет боль Федору. Психолог мог бы назвать нас всех психопатами. Или страдаете от диссоциативного поведения. Возможно, они были правы, но чтобы выжить в мафии, нужно было дистанцироваться. Именно так Кингстон пережил годы заключения и пыток Ивана Петрова и Софьи Волковой. Именно так я пережил смерть брата.

Диссоциация.

Телефон Мануэля завибрировал, и он нашел мой взгляд, когда он кивнул.

«Кингстон, давай попробуем другой подход». Я щелкнул пальцами, и Мануэль шагнул вперед и представил экран. Я схватил Федора за подбородок и заставил его посмотреть на него. «Это твоя дочь, не так ли?» Я мурлыкала, заставляя его смотреть через окно запись, которую записал один из наших людей, совершенно не обращая внимания на опасность, скрывающуюся за пределами ее дома.

Мне не нужно было оборачиваться, чтобы понять, что Кингстон позади меня превратился в статую. Конечно, мы бы никогда не причинили вреда девочке. Судя по всей имеющейся у нас информации, она даже не поддерживала связь со своим отцом.

— Ты, ублюдок, — рявкнул Федор, найдя в себе силы дернуться за канаты. «Ты чертов ублюдок! Она не имеет к этому никакого отношения».

Он метался по веревкам, грубый материал врезался в его раны. Еще больше крови капало на землю.

«Здесь у тебя вся власть, Федор. Расскажи нам, почему она напала на корабль и каков ее план.

Чтобы убедиться, что он понял, что я имел в виду, я поднес экран ближе к нему. Федор закашлялся, когда Кингстон врезал ему в ребра нож, пытаясь дышать сквозь боль.

— Стоп, — прошипел он, глядя на всех нас.

«Спасите свою дочь». Федор резко упал после моего простого указания, и я мог сказать, что мы наконец-то чего-то добились. «Расскажите нам, что планирует София и чего она хочет»

"Я не знаю." Он вздохнул, в его голосе чувствовалась усталость. — Во всяком случае, не так уж и много.

«Я буду судить об этом. Расскажи нам, что ты знаешь, — потребовал я. «Зачем нападать на этот корабль?» Я схватил его за волосы, убедившись, что они плотно прилегают к его черепу.

«Конец подземному миру». Он кашлянул кровью, а затем повторил: «Она хочет положить конец преступному миру ради своего ребенка. Это все, что я знаю."

Это была чертова чушь. Кто-то, кто хотел положить конец таким организациям, как наша, не пытался прийти к власти. Они также не претендовали на то, чтобы быть паханами. И что это за херня с ребенком? София Волкова просто играла в игру, и, если моя догадка верна, ей нужна была вся чертова власть.

Я вытащил пистолет из кобуры и свободно держал его, изучая окровавленное лицо Федора. «Назовите мне имена тех, кто еще замешан в этом, а?»

Его глаза были прикованы к тяжелому пистолету в моей руке.

Я наклонил голову и взвел курок. "В таком случае-"

— Подожди, подожди, — отказался он. «Якудза», — признался он с дрожащим дыханием. «Ицуки Такахаши. Это все, что я знаю. Я обещаю."

Чертов глава якудза. Двоюродный брат Амона Такахаши-Леоне. Каким бы жестоким и больным ни был Ицуки Такахаши, Амон был его противоположностью. Он был старшим, умным и незаконнорожденным двоюродным братом — истинным наследником империи якудза. Да, он был внебрачным сыном и согласился стать заместителем командира организации Якудза, но это не отменяло того факта, что он был истинным наследником этой организации. Если бы он только схватил его. Амон также был немного старше (хотя и на несколько недель) внебрачным братом Данте Леоне. Амону причиталась двойная корона, но он остался без короны. Горький принц.

Я прищурился на Федора, указывая своим матово-черным Glock G19.

«Прикончи его».

— Подожди, подожди, — умолял он, глубоко и судорожно вздохнув, прежде чем прошептать: — У нее есть крот в твоей организации. Вот как она действует. У нее родинки повсюду».

Ярость пронзила меня, быстрая и горячая. Оно разорвало мою грудь в клочья.

— Имя, — прохрипел я.

Он покачал головой. «У меня его нет. Имена знает только София, и она ни с кем ими не делится».

Тогда он мне был бесполезен. Раздался выстрел, эхом разнесшийся по темному причалу.

«Скажи им, чтобы не трогали его дочь», — приказал я Мануэлю, взглянув на Кингстона. Холодный воздух волнами скатывался с него. Я не спускал с него глаз, переключился на итальянский и сказал: «Stai bene? " Ты хорош?

«Си ». Кингстон был человеком немногословным.

Для него это было неподходящее время для одного из своих эпизодов. Не то чтобы он мог их контролировать. Я ждал, изучая его черты лица, чтобы убедиться, что его цвет лица не побледнел еще больше. Обычно это был первый признак его припадков. Наблюдать за этими эпизодами было неприятно.

— Я в порядке, — повторил он, на этот раз его голос стал более твердым.

Я кивнул.

«Мы должны найти крота», — заявил я. «Прежде, чем это будет стоить нам всего, что мы построили. Только мы четверо знаем об этом. Я сосредоточил свой взгляд на Ликосе, Кингстоне и Мануэле. — Он не покинет эту комнату, пока мы не найдём, кто бы это ни был.

И тогда этот проклятый крот заплатит каждой каплей их крови.

ВОСЕМЬ

ИСЛА

М

жизнь продолжалась.

Каким-то образом я разделил свою жизнь на две части: до Энрико и после него. Перед самым невероятным сексом в моей жизни и после… Будь он проклят! Было даже хуже осознавать, что это действительно возможно, а не просто история из ярких романов.

Прошла неделя с тех пор, как я видел его в последний раз, но я не мог избавиться от ощущения, что за мной наблюдают.

Несколько раз я мог поклясться, что видел на улице Донателлу Маркетти. Но когда я преследовал этого человека, он исчезал или оказывался невинным свидетелем, просто бродящим по улицам Парижа. Это меня раздражало, но я не знал, что с этим делать. Я мог бы позвонить старшему брату, но это казалось бы крайностью. Кроме того, мне придется признаться Илиасу, что я спала с Энрико Маркетти, а это было нелегко.

Вместо этого я просто продолжал заниматься своей обычной рутиной. Приближалась зима, и большую часть моего времени отнимали репетиции в Парижской национальной опере предстоящего спектакля «Лебединое озеро» Чайковского. На праздниках его повторяли снова и снова. Это была моя наименее любимая его пьеса. Мне больше всего понравилась увертюра «1812 год». Не потому, что это была история поражения Наполеона от русской армии, а потому, что она передала столько сложных эмоций. Обезумевшее настроение народа после объявления Наполеоном войны, эта печальная гармония, возвещающая о близком конце.