Шипы желания

Тишину наполнил глоток. — Говоришь из опыта?

Я запустил пальцы в ее волосы, удивляясь их шелковистости. «Мы все чего-то боимся».

"Чего ты боишься?"

«Любить кого-то и терять его», — мягко сказал я ей. Этот страх я питал с тех пор, как был маленьким мальчиком — не то чтобы в последнее время его было достаточно, чтобы держать меня подальше — но я держал эту мысль при себе. «Я видел, что такая потеря делает с людьми. Я видел, что это сделало с моими родителями, братом и мной… Я ненавижу беспомощность, которая сопутствует этому».

Ее глаза открылись, и эта поразительная зелень сверкала, как изумруды, когда наши взгляды встретились.

"Я тоже. Любовь не приносит ничего, кроме неприятностей и боли, — пробормотала она, глядя на меня из-под ресниц. «Но это должно причинять боль, иначе это не любовь».

— Че, аморина ?

«Слова моей матери. Знаешь, они все еще преследуют меня. Ее глаза наполнились слезами, и что-то в них заставило меня задуматься. Это были слезы тоски и боли. «Она тогда много плакала».

— Это не всегда так, — мягко сказал я ей. «Жизнь наших родителей — не наша. Боль твоей мамы не должна быть твоей.

"Может быть."

«Нет, не может быть. Ни один ребенок не должен страдать из-за разрыва родителей».

Она усмехнулась. «Ну, меня не было рядом во время ее разрыва с отцом, не так ли?»

«Это не делает ваш опыт общения с другими менее несправедливым», — заметил я. «Не тебе утешать ее в ее горе».

Она открыла глаза, встретив мой взгляд. — Ты имеешь в виду, когда она с тобой рассталась?

Я вспомнил тот короткий период, когда я встречался с Александрой — если это вообще можно было назвать свиданием. Она была красива и обладала магнетизмом, но мы никогда по-настоящему не подходили друг другу. Потом ее выходки после того, как я увидел ее небольшое выступление в опере… Я был более чем счастлив никогда ее больше не видеть.

«Я не уверен, что то, что у нас было, можно было бы квалифицировать как отношения, не говоря уже о разрыве, аморина . Я убивал ее дважды, может быть, три раза, прежде чем мы разошлись. Вряд ли это история любви».

— Ты ей понравился, — пробормотала она. «Наверное, до сих пор так и есть. Думаю, это был последний раз, когда я видел ее плачущей».

— Это прискорбно, но я никогда не подводил ее. Я с самого начала очень ясно изложил свои намерения. То, что у нас было, было взаимовыгодным — мне нужен был кто-то, кто сопровождал бы меня на мероприятия для приличия, и она была рада облачиться в свои лучшие нитки, чтобы ее напоили и пообедали, — сухо сказал я. — И вообще, если ты пропустил это, твоя мать меня не интересует.

Мне ничего не хотелось, кроме как признаться Афине, что я не могу насытиться ею, что я неделями даже не смотрел на другую женщину, но я не думал, что она готова к этому. слышать. Тем не менее, я бы сделал миссией своей жизни доказать ей, что любовь к кому-то не должна — не будет — причинять боль.

«Мои родители очень любили друг друга и были счастливы», — сказал я ей. «Мой отец часто говорил, что моя мать не оставляет места для печали. Что она была самым ярким пятном в его жизни. Только когда она умерла, его жизнь потеряла искру. Итак, видишь, Аморина ? Больно терять кого-то. Но любовь того стоит».

Она задумчиво наклонила голову. «Тогда они должны быть исключением из правил».

Ей предстоит многому научиться, но для этого еще будет время. А пока мне хотелось узнать о ней побольше.

«Ты американец, да?» Она кивнула. «Тебе нравилось там расти?»

Она вздохнула. "Наверное. Когда я был моложе, мы много путешествовали, поэтому Европа чувствовала себя как дома. Однако иногда во время своих туров, когда мы не были в Штатах, мама оставляла меня с няней, а затем возвращалась в Штаты, чтобы заняться неотложными делами».

— Она не взяла тебя с собой?

Афина пожала плечами. «Я слышал, что однажды ей пришлось кому-то помочь. Девушка."

"Девушка?"

— Если только я не ослышалась, — пробормотала она. «Мне трудно понимать греческий, если на нем не говорят медленно».

Эту информацию я спрятал.

— Так как же тебе удалось уловить акцент?

«У мамы американский акцент, так что, думаю, я перенял его от нее». Настороженность отразилась на ее лице, прежде чем она продолжила. «После всей истории с «Триадами» мы вернулись и остались в Штатах навсегда, хотя совсем немного передвигались по Восточному побережью. Мама продержалась всего несколько лет, затем отправила меня в интернат и продолжила гастроли».

При виде ее совсем одной в моей груди образовался комок.

— Но у тебя была еще одна семья в Штатах, да ?

Она посмотрела на меня со странным выражением лица. «Всегда были только я и она. Но я встретил Рейвен в школе-интернате, а несколько лет спустя — Айлу, Феникса и Рейну, так что оно того стоило».

Невысказанные слова задержались. Одиночество того стоило. Каззо , Александра была эгоистичной стервой, оставив свою дочь одну после того, как она столько лет держала ее в изоляции.

Она могла бы попросить Ликоса забрать ее, и он бы это сделал. Он мог бы ненавидеть Александру, но не стал бы винить Афину. Он был большим поклонником семьи.

Я наклонился, чтобы поцеловать ее, и ее губы прижались к моим, ее язык рвался. Поцелуй этой женщины был непохож ни на что другое. Она старалась изо всех сил, ее руки зарылись в мои волосы.

«Ты знаешь, что у тебя есть семья в Греции?» — спросил я, когда она начала целовать мою шею.

Она выгнула спину и моргнула, слегка дезориентированная, прежде чем взять себя в руки.

— Так я узнал недавно. Горечь пронизала ее слова.

— Ты никогда не знал?

"Нет." Она сглотнула, ее тонкая шея изящно двигалась. «Иногда, когда я расстраиваюсь, мне нравится помещать людей в свои книги и убивать их». При этом ее щеки покраснели.

Я схватил ее лицо обеими руками. — Тебе от этого легче?

«Это действительно так. Может быть, я кровожадный и злой.

Я усмехнулся. "Маловероятно."

— Знаешь, я пишу любовные романы, — пробормотала она. «Непристойный, горячий роман. Хотя я добавляю сюда кое-какой сюжет… и случайные убийства.