Школа 1-4

Мария шевелится под ней. Юля вздрагивает и чувствует еле уловимое движение под собой, это пыльный ветер осторожно входит в грудь Марии. Вот снова. Юля поднимается, чтобы не давить Марии на слабое дыхание и поворачивает к себе е? лицо. Оно долго оста?тся м?ртвым, бледность вспыхивающих молний отсвечивает на н?м, вдруг вс? оно искажается болью, закидывается назад, и тело Марии начинает сильно корчиться, всхлипывающий хрип вырывается из приоткрытого рта, глаза открываются и невидяще смотрят на Юлю, в них стоит ужас. Она вспоминает свою смерть.

Прижав руки со сжатыми кулаками к груди, Мария вскрикивает и мотает головой, чтобы отвернуться от ужаса, но встречает его везде, он отовсюду смотрит ей прямо в глаза, она снова кричит и начинает бессильно плакать. Она жива.

Молнии гремят теперь где-то далеко, но дождь ещ? ползает по траве. Юля целует Марию в губы, в мягкий нос, в мокрые глаза. Она ласково называет е? по имени, прижимается к е? щекам, она так счастлива, что Мария снова жива.

– Ты - единственное, ты - единственное, что у меня есть.

Устав мучиться от боли, Мария затихает и смотрит на потолок, слушая монотонный шум дождя. Иногда тело е? вздрагивает, словно не веря в собственное существование.

– Хочу есть, - наконец произносит она ш?потом, в котором слышен хрип гортани, забитой чем-то ненужным для жизни. Опираясь на локти, она садится и на четвереньках полз?т к трупу Олега Петровича, схватившись двумя руками за его куртку, тяжело переворачивает тело на живот, вспугивая жужжащий мушиный рой, потом с силой вырывает из спины Олега Петровича нож, как плотно засевший гриб, вспарывает трупу одежду вдоль хребта и начинает вырезать из не? полоски мяса. Кожа Олега Петровича лопается, выпуская накопившуюся в его теле воду, смешанную с т?мной кровью, Мария, морщась от сопереживания чужой боли, отрывает куски мяса руками и раскладывает их на ноге охотника. Тот не движется, просто тяжело лежит, как свиная туша на магазинном прилавке, и Мария теперь отч?тливо чувствует, что он совершенно м?ртв. Она режет и смотрит на смерть Олега Петровича, как на часть самой себя, ей страшно, но она молчит, и только когда они с Юлей едят сладкое гнилое человеческое мясо, отрубая ножом куски размером со спичечные коробочки, она поднимает глаза к потолку, над которым шуршит по земле дождь, и говорит:

– Мне было страшно, что я когда-нибудь умру. А теперь ещ? страшнее. Ты не боишься?

– Я уже привыкла, - отвечает Юля.
– Ты тоже привыкнешь. Невозможно ведь вс? время бояться.

– Раньше я боялась, что меня могут убить, я помню, мне часто снилось, как кто-то хватает меня сзади за шею и душит, или что я тону, и кто-то тянет меня под воду своим беззубым ртом, а теперь у меня странный страх: я боюсь, что меня съедят, прямо такой как я есть, даже убивать не станут.

– Лучше не думай об этом. Об этом можно перестать думать.

– А может, это правда?

– Может.

Они продолжают есть молча.

Дождь прекращается, но уже незаметно наступили сумерки. В сгущающейся темноте вс? тише становятся звуки, слышен только скрип сверчков, дождавшихся наконец прекращения дождя.

Становится вс? темнее и жарче, пока не приходит ночь. Девочки выбираются из подземелья в крапивные заросли, Юля снимает одежду и они моются в озере, от холода ч?рной воды Мария переста?т мучиться жаром. Вдали светят окнами многоэтажные дома, словно россыпи крупных ж?лтых зв?зд, в небесной темноте пролетает самол?т, тихо гудящий и мерно мигающий красным огоньком. Когда Мария выходит на берег и выжимает волосы, она по запаху полевых цветов на миг вспоминает себя живой. Воспоминание настолько отч?тливо, что Мария замирает с волосами в руке и зажмуривает глаза, вс? вокруг кажется ей кошмарным сном, от которого она вот-вот просн?тся и верн?тся назад, туда, где греет солнце и время обладает своим нормальным течением, а не стоит застывшими облаками в каменной лазури вечных небес.

– Нам нельзя здесь долго оставаться, - шепчет ей Юля среди нежгучей крапивы, хотя вряд ли кто-нибудь может их слышать.

– Косоглазая дала адрес, но это очень далеко. Сперва нужно добыть тебе одежду, не пойд?шь же ты через весь город голой. Недалеко отсюда жив?т одна моя одноклассница, из прошлой жизни, я пойду к ней, а ты будешь ждать меня тут. Вот, возьми пистолет. Стрелять умеешь?

– Да, - говорит Мария, стрелявшая в своей жизни только шариками из игрушечного ружья.

– Спрячься и стреляй только в крайнем случае. Я люблю тебя.

Они обнимаются и прижимаются друг к другу губами. Потом Юля уходит вдоль озера к новостройкам, а Мария садится в собачью яму под стеной развалин, поджимает колени к лицу и жд?т подругу, глядя в темноту над водой. Она видит, что там нет рыбы, только бесчувственная масса воды, покрывающая травянистое дно, на котором покоятся кости утонувших людей и животных. Озеро возникло из заброшенного строительного котлована, в размытом дождями дне которого прорвался подземный ключ, и м?ртвая земляная вода заполнила пустоту, вытесняя воздух, чтобы создать пустоту ещ? большую, не дающую летать птицам и дышать мышам, годную только для покоя останков и гнилой опавшей листвы.

Юля возвращается, неся в руке св?рток с одеждой для Марии, это джинсовые штаны, носочки, футболка и непромокаемая синяя куртка, пока Мария одевается, Юля моет руки и лицо в озере и расч?сываает пальцами волосы. Потом она вынимает что-то из кармана и на ладони полощет в воде. Мария, наклонившись, различает, что это человеческие зубы.

– Ты убила их?
– спрашивает она.

– Не всех, - отвечает Юля.
– Я убила мать и брата. Е? саму я привязала к отопительной трубе и включила газ. Здесь е? зубы тоже есть, я вынула их ножом, когда она ещ? дышала.

– Зачем они тебе?

– Просто нравятся. Ты готова? Пойд?м.

5. Революция

Вдоль улицы Фрунзе цветут молодые липы. В утренних сумерках горят уже первые окна, в одном из них является призрачный силуэт сонной женщины в халате, зевая и поправляя волосы, она зажигает плиту, чтобы приготовить завтрак. Нужный дом Юля находит в глубине перекошенного двора, где стоят несколько автомобилей и высохший старик выгуливает в песочнике маленькую собачку. В парадном пахнет старыми кошачьими экскрементами и отсыревшим подвальным кирпичом, лампы погашены, зел?ные стены возносятся вверх на заведомо избыточную высоту, и сквозь широкий лестничный про?м виднеется реш?тчатое верхнее окно с толстым непрозрачным банным стеклом, проливающее вниз тусклый утренний свет. Дверь восьмой квартиры черна и ободрана, звонок не да?т звука, и Юле приходится долго стучать кулаком.

Дверь открывается на цепочке. В темноте захламленного коридора прячется сморщенная старуха, такая отвратительная, что Марии сразу же хочется убить е?, просто от презрения к жалкому цеплянию за жизнь, которое та избрала себе в удел. Глаза старухи мутны, нижние веки отвисают гадкими мешками, нос похож на клюв уродливой птицы, беззубый рот сжат в сгусток морщин, словно препятствуя выделению из головы какой-то противной жидкости. Правой рукой старуха держит палку, на которую опирается, чтобы не умереть, одета она в спальную рубаху, поверх которой наброшен толстый махровый халат с большой дырой на боку.

– Привет, - говорит старухе Юля.
– Мы от косоглазой.

Старуха некоторое время пристально смотрит на девочек, посасывая губами невидимую грудь пустоты.

– Убей отца своего, убей мать свою, - хрипло крякает она наконец на Марию.
– Съешь мозги, получишь силу. Потом сама узнаешь, что делать.

– Бабушка, а у тебя зубы есть?
– спрашивает Юля.

– Нету. Проваливайте, - старуха захлопывает дверь.

– Адрес свой помнишь?
– обращается Юля к Марии. Мария кивает.