Школа Добра

– Я...

– Ты. Или ты собираешься поставить мальчика перед сложным выбором между тобой и мной?.. Не стоит так криво улыбаться, я не льщу себе. Я знаю, кого он выберет. Но это причинит ему боль, и уж это ты должна понимать и без моих подсказок.

Веснушчатый нос гордо вздернулся и Юлиана Волчок вдруг стала очень сильно похожа на своего отца – даже больше, чем обычно. Один в один светлый королевский маг, только в юбке и с косой. Катерина едва удержалась от того, чтобы помахать перед глазами рукой, отгоняя этот фантом, а девочка спросила:

– И что вы предлагаете? Вы же сами говорили, что я нестабильна, что меня нельзя в приличное общество пускать без поводка.

– Я говорила про ошейник!

Молчит и только бровь выгибает презрительно. Ну невозможно же разговаривать, когда тебя так бесят!

– Я не собака.

Собака, придумает тоже... За ожерелье, в которое по приказу темной королевы поместили кровавый рубин, половина женщин дворца удавилась бы, а вторая половина им бы в этом помогла, чтобы только примерить озвученный шедевр ювелирного искусства. Но нет, королевская невестка не собака же! Она все знает лучше всех, она все для себя решила...

Королева вздохнула и молча прошлась по галерее. Остановилась у портрета, на котором была изображена одна из ее прабабок и, задумчиво рассматривая немного резкое, но такое любимое лицо, произнесла:

– Девочка моя, хотим мы с тобой того или нет, но ты теперь часть этой семьи, – Катерина широким жестом охватила портреты своих предков. – И с этим надо что-то делать, учиться быть частью чего-то великого, в конце концов, не позорить имя, которое тебе, между прочим, досталось совершенно незаслуженно... Знаешь, кто это?

Слегка повернула голову, чтобы проверить, смотрит ли Юлиана, и продолжила:

– Это Стефания Виног, моя прабабушка. Она была сильной стихийницей и правила долго, но и ее время пришло. Когда раз за разом Огонь отказывался ей подчиняться, она поняла, что стала опасной для окружающих. И тогда она сама – сама, девочка моя, никто ее не уговаривал и не заставлял, – отдалась первозданному пламени.

– Я...

– Никто не просит тебя жертвовать собой. Живи, как хочешь, и будь счастлива. От страдающей гордости еще никто не умирал. Ну, что тебе стоит надеть проклятое украшение? Подумай над моими словами. И поговори с Алексом, в конце концов. Через несколько дней начнут съезжаться гости, а он все тянет...

***

Поговорить с Алексом? Меня просто трясло, колотило мелкой дрожью. А может быть, даже крупной, потому что ноги несли меня в наши с предательским Виногом покои криво и неуверенно, то и дело подкашивались и все норовили уронить мое достоинство, которое и без того почти расплескалось обидными слезами.

Поговорить, значит, с Алексом? Значит, он в курсе гнусного королевского плана превратить меня в комнатную собачонку? Алекс, который не хуже меня знает, что все разговоры о моей мифической нестабильности – банальная выдумка светлого трона, они удобны только ему и никому более, потому что их сияющее величество все еще не оставило надежды сделать меня своей игрушкой.

Ни одного срыва, ни одного неконтролируемого всплеска, хотя, разорви меня дракон, Иза Юрьевна все сделала для того, чтобы довести меня до ручки. И все равно они говорят о моей нестабильности. Я была так зла, что готова была разнести ненавистный темный дворец, чтобы доказать им, как они все не правы. Ну, или чтобы их надежды оправдать, на худой конец.

Поговорить с Алексом? Да проще простого! Давно надо было это сделать! Поговорить обо всем и не забыть предложить в комплекте к ошейнику выделить мне цепь и будку.

Дверь, по-моему, распахнулась еще до того, как я к ней элегантно ножкой приложилась. От испуга, не иначе. Алекс сидел в кресле у окна и читал "Историю разделения миров". Увидев меня, улыбнулся, потянулся навстречу, но замер на полпути, глупо привстав:

– Что случилось?

Очень, очень сильно хотелось устроить некрасивый скандал. Выкрикнуть презрительно: " Ты! Ты случился в моей жизни и все мне испортил!"

Или вот еще хорошо бы звучала фраза: "Будь проклят тот день, когда ты повстречался на моем пути!"

Еще несколько вариантов промелькнули в голове – и среди них уже знакомые кусты, которые были отвергнуты как не подходящие по теме. Я тяжело вздохнула: столько идей, все так хороши, что невозможно определиться.

Рассудив, что в такой ситуации проще вовсе не выбирать, чтобы не ошибиться, я произнесла, с трудом сдерживая слезы:

– Я разговаривала сейчас с нашей королевской мамой. И знаешь, о чем?

Алекс отложил книгу и нахмурился:

– Догадываюсь...

Значит, догадывается, значит, я не зря волновалась. В одну секунду пожалела сразу обо всех опрометчиво отвергнутых вариантах скандала, а Виног ласковым голосом коварно предложил:

– Иди ко мне, солнышко. Ты темнеешь, потому что не знаешь, что думать. Иди сюда, я все объясню, – и по коленке своей похлопал, обозначая место моей предполагаемой дислокации.

Ну уж нет!

Вся злость и ярость вдруг схлынула, словно волна во время отлива, а на их место пришла усталость. Я проигнорировала приглашающий жест но, скрестив руки на груди, подошла к креслу почти вплотную, наклонилась так, чтобы наши глаза были на одном уровне, и спросила:

– Алекс, ты уважаешь меня хотя бы чуть-чуть?

С несчастным видом он взлохматил свои волосы и немного обиженным голосом произнес:

– Я люблю тебя.

– Тогда почему ты так поступаешь? Ты же, ты...

– Я люблю тебя, – повторил он, нахмурившись. – Ты даже не представляешь себе, Юл.

Подался вперед с явным намерением меня обнять, но я отклонилась и, грустно усмехнувшись, показала на книгу, которую темнейшество на подоконник положил:

– Вот даже в этом... Думаешь, я не понимаю, зачем ты все это читаешь?

– Солнышко...

Я махнула рукой, призывая мужа к молчанию, и продолжила:

– Ты ищешь ответы на вопросы обо мне, а я даже не знаю, что со мной не так.

– Юлка!

– И мама твоя говорит об этом чертовом ошейнике... Что происходит, Шуня? Все так плохо? Ты... ты уже устал от меня? Или?..

– Дурочка! – он все-таки притянул меня к себе. – Говоришь об уважении, а сама не веришь мне совсем. Думаешь, я действительно могу тебе навредить?

– Не думаю, – призналась я искренне. Да, была обида из-за его молчания, была злость на то, что он сговорился со своей мамой за моей спиной, но ни секунды я не верила в то, что Алекс может причинить мне вред.