Шлюха

Я опустила взгляд на его хватку и разжала его пальцы, освобождая свою руку.

— Ладно, давай не будем начинать. Прости. Пошли спать.

Он отпустил меня, но разговор на этом не закончился. Пэкс продолжал, пока наш диалог не превратился в сплошные пререкания и упреки, и все ради того, чтобы устроить ссору.

— Что? Я не должен задаваться вопросом, кто ты такая? Изменился не я, Габриэлла. А ты.

— Пэкстон, я даже не понимаю, что тебя так задело. Я лишь хотела узнать, в порядке ли ты. В следующий раз лучше пристрели меня. Господи.

— Наверное, я просто устал. Последние два дня только и делал, что надрывал ради тебя зад.

Это вывело меня из себя, и Пэкстон получил желаемое. Ссору.

— А я тебя не просила.

— Нет, Габриэлла, не просила. Но и я этого не планировал. Я хотел позволить тебе забрать парня, собирался помочь, а потом думал использовать его, чтобы вернуться к старому порядку вещей. Как это было до начала всей этой бессмыслицы.

— Этого ты хочешь, Пэкстон? Хочешь, чтобы я поклонилась и поцеловала твои ноги?

Пэкстон фыркнул и замотал головой.

— Чем, черт возьми, мы вообще занимаемся?

— Сам начал.

Пэкстон ушел озадаченный прочь от взбешенной жены.

— Я иду в душ.

Я провела пальцами по волосам, застонав от разочарования и шока, и вышла на балкон с телефоном в руке. Я проговорила с Ми добрых пятнадцать минут, прежде чем услышала, как он вышел из ванной и плюхнулся на кровать. Мы мало о чем говорили: о девочках, Вандере, фильме и нашей глупой ссоре. Той, что свалилась с неба, словно астероид. Без какого-либо предупреждения.

Пэкстон никак не отреагировал, когда я вошла в комнату. Он лежал неподвижно на животе, закинув руки за голову. Я тоже молчала. Оставила его, распростертого поверх одеял в одних боксерах и без футболки. Мне нравился Пэкстон в белых узких боксерах, особенно на фоне его загорелой кожи и точеной спины.

Принимая душ, я размышляла о том, с какой стати Пэкстон вспыхнул на пустом месте. Было понятно, что за этим что-то стояло, и беседа с Ником была первой причиной, приходящей на ум, но почему?

Пэкстон не пошевелил ни мышцей со времени моего ухода. Я смотрела, как он спит, чувствуя трепет внутри. Его глаза были закрыты, а дыхание глубокое и расслабленное. Словно он крепко спал. Смахнув волосы с его лба, я поцеловала его теплую кожу.

— Помассируешь мне поясницу?

Я улыбнулась и села ему на пятую точку, впиваясь подушечками пальцев в напряженные мускулы его спины.

— Почему ты не общаешься с родителями?

— Иногда общаюсь. Они звонят раз в год или около того.

— Я не слышала.

— В этом году еще не звонили.

Я засмеялась, выдохнув.

— Уже почти сентябрь. Год скоро закончится.

— Мне все равно.

— Почему?

— Не знаю, Габриэлла. Мы просто не близки. Во многих семьях такие отношения.

— Я была близка со своей семьей.

— Ты даже не помнишь их. У тебя амнезия, или уже забыла?

— Замолчи. Я все еще люблю их. Знаю, что так и было.

— У меня же все наоборот. Мой старик работал водителем грузовика, развозил апельсины по западному побережью. Мать была шлюхой. Она изменяла ему, сколько я себя помню, а его либо не было дома, либо он был пьян в стельку. Ты не единственная, у кого было трудное детство. Такое происходит изо дня в день по всей земле.

Я надавила пальцами на напряженные участки над тазом.

— Знаю. Я не говорила, что такого не происходит. Ты всегда был один? Без братьев и сестер?

— У меня была сестра. Она умерла.

Мои пальцы остановились на секунду, пока я осознавала эти слова.

— Что случилось?

— Ее сбил грузовик в первый день в детском саду.

И снова мои пальцы остановились, я подавила вздох.

— Мне так жаль, Пэкс, это ужасно.

— Мне было два. Я даже не помню ее. Никогда ее не знал.

— Да, но ты не думаешь, что это как-то связано с поведением твоей матери или пьянством отца? Каждый своим способом справляется с проблемами.

— Да, но у них все еще был другой ребенок. У них все еще был я.

— Мне жаль, что у тебя была такая жизнь, Пэкстон, но знаешь что?

— Хм?

— Ми говорит, что на все есть причины и следствия. Может, тебе пришлось пережить все эти невзгоды, чтобы стать хорошим отцом для Роуэн и Фи.

Пэкстон приподнялся и перекатился на спину, так что теперь я была поверх его талии.

— Что ж, если дело в этом, я ни о чем не жалею.

— Я тоже.

— Прости.

Мои пальцы блуждали по глубоким отметинам от ногтей на его груди.

— И ты меня. Боже, это я сделала?

— Тебе не за что извиняться. Мне понравилось. Это было очень странно, детка. Все это время я говорил тебе быть шлюхой, а потом ты теряешь память и — бам! ты…

— Следи за языком, дружок.

— Это был комплимент.

Я провела покрытыми красным лаком ногтями по животу и хмуро посмотрела на него.

— Почему мне кажется, что я должна обижаться?

Пэкстон водил руками вверх-вниз по моим ногам и смотрел на меня так, словно я была ему небезразлична, действительно небезразлична, словно он любил меня.

— Я взорвался, когда ты сделала это вчера. Твое туловище извивалось невероятным образом, ногти впивались мне в кожу, и все твое тело испытывало оргазм. А минеты! Ты похотливая плохая девочка, и мне это чертовски нравится.

— Я не похотливая плохая девочка.

Пэкстон пошевелил бедрами, чтобы привлечь мое внимание, и я посмотрела на него.

— Это комплимент. Скажи спасибо. Хотя мне нравится твое отношение к оральным утехам. Кажется, будто ты наслаждаешься ими не меньше меня.

Я бросила на него взгляд, размышляя над кое-чем другим.

— Думаешь, я не ценю того, как много ты для нас делаешь? Ценю. Очень. И я благодарна за то, что ты делаешь, чтобы забрать Вандера.

— Знаю. Прости, что сказал это. Я мудак.

— Сочувствую по поводу твоего детства.

— Ложись.

Я слезла с Пэкстона и легла на кровать, готовая снять напряжение под телом своего мужчины. Вот только произошло не это. Пэкстон снял покрывало, и я прижалась к нему, спиной к его груди. Он обнял меня и поцеловал мои волосы, тяжело вздохнув. Устало. Черт.