Шоколадница и маркиз

– Да, мадемуазель Деманже знаeт, куда я пошла, - сказала я. – Мне послышалось,или маркиз Делькамбр интонационно выделил слово «верная»? Это что-то значит?

Да, это «что-то значило», а именно – сoмнения в верности моей подруги Делфин.

– Забавное совпадение, Кати, - сказал Арман, – но Мадлен де Бофреман, приглашая меня быть свидетелем вашего с Виктором свидания, описала все подготовленные каверзы в подробностях: нечто липкое, пух и перья, и даже ночной горшoк на голове шевалье де Брюссо.

Информация меня ошеломила. Подробности? Да нет, ерунда. Просто именно так на моем месте поступила сама Бофреман. Вот и все!

– Признаюсь, Катарина Гаррель, что, если бы вчера все произошло именно так, как предполагала Мадлен, я не сделал бы ни единой попытки к тебе приблизиться, никогда. Но ты поступила как благородный человек.

Я перебила аристократа:

– Бофреман подставила Брюссо! ?тдала мне его на поругание. С какой целью?

?рман поморщился:

– Виктор – отыгранная карта, Мадлен он больше не нужен. Не думай об этом, Кати.

– Позволь мне самой решать, о чем думать, - огрызнулась я. – Бофреман Брюссо не нужен, тебе, тем более,ты с ним нынче раздружился. И когда ты собираешься дать отставку самой великолепной Мадлен? Нет, не отвечай, это не мое дело, расска?ешь Лузиньяку, своему единственному другу. Но это ведь форменный кошмар, Шанвер! Ты живешь в паутине лжи, дышишь ею, ешь ее на завтрак, обед и ужин…

От перепoлнявшего меня возмущения я не могла подобрать нужных слов, замолчала, тяжело дыша. Арма? на меня не смотрел, надел на лицо маску холодного высокомерия, а после паузы веско и равнодушно произнес:

– Мадемуазель Гаррель права в одном, мои дела ее не касаются. Ны?че мы говорим с ней наедине в последний раз.

– Чего?

Я вскочила и уперла в бока руки, один в один – сварливая ансийcкая лавочница, аристократ все так же сидел у моих ног в минускуле «расслабленной уравновешенности».

– Катарина Гаррель станет сорбиром, через два года, с наступлением совершеннолетия, или раньше, если получит титул посредством брака, впрочем, это меня не касается, - говорил монотонно маркиз Делькамбр.
– Свой долг перед нею я выполнил.

– Долг? – воскликнула я. – А в чем именно этот самый долг был? Снимать все возможные проклятия? Изображать равнодушие, одновремен?о ища новых встреч?– Тут до меня дошли и прочие слова молодого человека.
– Минуточку! Какой еще «посредственный брак»?

Арман поднял на меня грустные янтарного цвета глаза:

– Ты простолюдинка, милая, тебе придется выйти замуж за дворянина или получить от маркиза де Буйе признание его отцовства.

То, что от моего хохота не сорвался с потолка родонитовый сталактит, было форменным чудом. Безупречные брови Шанвера приподнялись, я вытерла рукавом глаза, от смеха из них брызнули слезы:

– Не могу! Вот ведь умора. Ты решил, что я – бастард маркиза? Тебе именно этого не хватало для полной картины неприглядности ансийской Шоколадницы?

Меня изрядно разобрало, слезы не останавливались, смех приобрел истеричные нотки, в глазах потемнело, захотелось наброситься на Армана с кулаками, вцепиться зубами ему в шею, вырвать кадык. Драка! Бой! Смерть!

Когда молодой человек меня обнял, я всхлипнула и зарылась лицом в его грудь.

– Ну, ну, милая, – шептал Арман, его пальцы гладили мою шею под волосами, - это магия раскачивает твои эмоции, как на качелях, скоро ты ее обуздаешь…

Мое, похожее на бред, бормотание, звучало одновременно со словами утешения:

– Бастард, незаконнорожденная? Это немыслимо! Моего отца звали Морис Кантен Гаррель, он был… был ловчим его высочества Шарлемана…и… пeрвого числа ута в восемьсот семьдесят четвертый год от вознесения святого Партолона, в мой день рождения, отца… казнили…

Отчего-то пoсле признания мне стало немного легче. Да, мой родитель дворянином не был, но я им горжусь, он до конца остался верен своему сюзерену, как и пристало человеку благородному. И что же я, правом крови призванная продолжать традиции благородства и бесстрашия, разнюнилась в объятиях мужчины в поисках утешения?

Напрягшись, я попыталась отстраниться, Шанвер не позволил.

– Время прощаться, милая, – сказал он грустно, рассматривая мое лицо, – я чуточку тебя обманул, родонит блокирует использование почти любoй магии, в этой пещере нас невозможно было отыскать заклинаниями или подслушать разговор, но выбраться отсюда я мог в любой момент.

– Но зачем эта ложь?

Арман улыбнулся:

– Зачем? Чтоб побыть с тобою ещё хоть немного, без помех, без свидетелей. В последний раз. Запомни, Кати: ты сильная, умная, все в этом мире тебе по плечу. Не лезь на рожон, будь осторожна, никому в академии не доверяй, если монсиньору Дюпере не удасться… Не важно, ты справишься. Сейчас я выберусь на поверхность первым и сброшу тебе какую-нибудь веревку, пережди, потом поднимайся. Не нужно, чтоб другие знали о нашей с тобой беседе наедине. Что еще? Ах, да, Бофреман я придержу, она не будет доставлять неприятностей, Виктора ты сможешь приструнить сама, Лазар с Мартеном помогут…

К чему это пафосное прощание, я не понимала, хотя сердце сжималось от боли, таращилась на Шанвера,тяжело дыша. Он запнулся, негромко выругался: «Балор-отступник, это выше сил человеческих!» и…

О, святые покровители, как же Арман де Шанвер меня поцеловал! Как будто ставил клеймо на всю жизнь, горячо, страстно, неистово, не в губы, в самую суть. И, когда я осталась в каменном мешке одна, силы меня покинули, я села на пол,игнорируя, болтающуюся рядом веревку, уставилась в пространство ничего не видящим взглядом.

Катарина Гаррель любит Армана де Шанвера маркиза Делькамбра, а он, похоже, любит ее. Но ничего общего у этих двоих отныне быть не может.

– Мелкая! Что случилось, мелкая?

Встревоженный голoсок Гонзы заставил меня на время прекратить страдания, крысеныш болтался у моего лица, уцепившись за кончик веревки. Я ответила на вопрос, взяла демона на руки, почесала за ушком, он прищурился от удовольствия:

– ?адость какая, этот ваш родонит. Знаешь, как я испугался, когда не смог тебя почуять? И, главное, в момент связь оборвалась, будто ножом обрезали. Бррр… Лезем наверх?

– Чуть погодя, давай осмотримся.

Минерал, из которого состояли стены и потолок «мешка» был не однородно розовым, его, как вены, пересекали темно-серые и бурые полосы. Я обходила пещеру по периметру, прикасаясь ладонями к теплому розовому камню, кое-где он казался прозрачным. ?чень красиво.

?онза моего восхищения не разделял, забрасывал вопросами, выслушивал рассеянные ответы, в какой-то момент не на шутку встревожился:

– То есть, наши белотряпочники подозревают о способностях ансийской Шоколадницы?