Шпагу князю Оболенскому !

– Кстати, имитацию ограбления музея ради похищения этой фотографии подтверждает, пусть и косвенно, тот факт, что нож подбросили именно Волкову, согласен?
– сказал Яков и задумчиво добавил: - Но ведь ее нет... и не будет.

И тут я почувствовал, что он стал нервничать. Его волнение передалось и мне. Но Афанасий Иванович поспешил успокоить нас: и трофейный аппарат, и оригинал фотографии, с которой делали большую, для стенда, - все это осталось в музее. Можно снова ее переснять, чего проще.

– А где она?
– спросил Яков.

– У меня в кабинете.

– Вы уверены?
– встревожился Яков.

– Ведь у вас тоже побывали.

– Уверен, уверен, товарищ Щипцов. Кому она нужна? Я сейчас принесу.

И Староверцев поднялся к себе.

– "Уверен, уверен", - передразнил его Яков.
– А я вот не уверен.

Староверцев долго не возвращался.

– Пойдем к нему, - не выдержал Яков.

Мы вошли в кабинет. Афанасий Иванович рылся на полках. Он повернул к нам растерянное лицо.

– Ну что?
– быстро спросил Яков.

– Вот, - Староверцев протянул фотоаппарат.
– Вот тот самый аппарат. Цел и невредим.

– А фотография?

– Фотография?
– неуверенно переспросил Афанасий Иванович. Фотографии я что-то не могу пока найти.

Мы переглянулись.

– Она лежала прямо на аппарате, вот здесь, завернутая в папиросную бумагу, надписанную карандашом. Вот здесь, в шкафу. Но что-то я ее не вижу.

– И не увидите, - вздохнул Яков.
– Не найдете.

Он вытащил из-за шкафа скомканный лист папиросной бумаги с карандашной надписью.

Мы вышли на берег реки, медленно поднялись на вал и сели на скамейку, смахнув с нее мокрые листья. Яков, подняв воротник, рассеянно курил, ронял пепел на колени. Я чертил прутиком по земле, собирал им в кучку опавшие листья и по порядку вспоминал все, что знал об этой фотографии. В ушах у меня звучал Сашин голос: "Эту фотографию принес нам один красный следопыт вместе с целой горой имущества какого-то немца: фотоаппарат, бинокль, записные книжки, письма и даже Рыцарский крест с мечами, орден такой фашистский. Все это валялось в сарае его деда, в старом самоваре, и в общем-то неплохо сохранилось. А фотографии особо повезло: она пролежала все эти годы между чистыми страницами блокнота. Правда, немного поработать с ней пришлось: возили ее в Званск, в фотоателье, на ретушь. Там же ее пересняли и увеличили..." Ага!

Я хлопнул Якова по плечу. Он едва успел подхватить очки и недовольно посмотрел на меня.

– Все в порядке, Яша! Фотографию переснимали в Званске, оригинал - я имею в виду. Его переснимали в званском фотоателье, чтобы увеличить. Там мог сохраниться негатив.

– Они обязаны их хранить, а если нет, то хотя бы контрольки, подхватил Яков.
– Прекрасно! Дуй сейчас же в Званск, к фотографу, и, если, конечно, пленка цела, закажи ему один отпечаток того же формата, что был на стенде, понял? И забери у него негативный кадр с этим снимком. Сделаешь?

Фотограф - старенький, дружелюбный и разговорчивый - чуть ли не обиделся на мой осторожный вопрос, как долго он хранит негативы.

– С тех пор, как я работаю здесь. А тому уже двадцать лет миновало. Вот смотрите, - он направился к самодельному, во всю стену, шкафу со множеством ящичков. На их крышки были наклеены таблички с буквами латинскими и русскими и цифрами - римскими и арабскими.

– Моя собственная система каталога, - с гордостью отметил он.
– Так сказать, двойная шахматная. Она позволяет при необходимости отыскать негатив любой давности в течение тридцати секунд.

– Не может быть, - очень естественно усомнился я.
– Ничего подобного не видел.

– Сейчас увидите, - пообещал фотограф, доставая из ящика стола толстую тетрадь.
– Загадывайте.

Я подумал и "загадал".

Старичок сунул нос в тетрадь, черкнул карандашом, поднял глазки к потолку, пошевелил губами и ткнул пальцем в один из ящиков.

– Десять секунд, - отметил я.

Он быстро выдвинул ящик, пробежал по конвертам сухими ловкими пальцами, вытянул один и показал мне.

– Ну как?

– Изумительно, - прошептал я, подходя к свету.
– Просто невероятно.

Фотограф смущенно мял руки.

– А нельзя ли с него сделать отпечаток? Форматом что-нибудь тридцать на сорок?

– Э!
– пригрозил мне пальцем догадливый старичок.
– Вот к чему все это было нужно! Вы такой же корреспондент, как я сотрудник уголовного розыска.
– Он засмеялся, очень довольный своей шуткой.
– Но - понимаю и молчу. И сделаю сейчас же.

– У меня будет еще одна просьба. Нельзя ли получить этот негатив на пару дней?

– Только с отдачей! Непременно с отдачей! Иначе из моей системы выпадет целое звено. А ведь вы убедились, что ей цены нет?

Он взял негатив и скрылся в комнатке за тяжелой шторой, откуда продолжал громко говорить. Я уселся поплотнее, положил на колени старый номер "Советского фото" и прослушал увлеченный рассказ фотографа о его необыкновенном щегле, который справлял свои делишки только в старую чернильницу, для чего научился сталкивать с нее клювом крышку. Поддерживать разговор мне не удавалось, да я и не делал попыток.

– Вот, пожалуйста.
– Он протянул мне еще чуть влажный снимок.

Я нетерпеливо схватил его. Так и есть! Теперь этот снимок не вызывал, как раньше, неосознанного раздражения какой-то неясной деталью, напротив: я уже точно знал, что привлекало в нем мое внимание. Лицо полицая, который натягивал веревку. Оно казалось мне странно знакомым. Где я мог его видеть? В каком фильме?

– Спасибо! Большое спасибо. Вы очень помогли нам.
– Я горячо поблагодарил старика.

– Ну что вы! Не стоит благодарности. Подождите, вы же хотели взять негатив. Да нет же, не в карман. Вот конверт - вложите в него. Аккуратнее, ради бога!

Щитцов говорил по телефону. Увидев меня, он бросил трубку, не окончив фразу. Я показал ему снимок.

– Подожди. Я сейчас.

Яков сорвался с места и бойким воробьем порхнул за дверь.

– Я тут кое-что предпринял, - сообщил он, вернувшись.

– Что именно?

– Об этом потом. Много будешь знать - плохо будешь спать.

– Я теперь и так плохо сплю.

– Тем более, - разговаривая со мной, Яков шарил в ящиках стола, и его лысая голова то появлялась, то исчезала за краем крышки.
– Сергей, у меня есть мыслишка.