Шпионка. Часть 2

Удивительно, но после того, как я его потерял, в моей голове многое поменялось. Странно, потому что я всё время спрашиваю себя: неужели, чтобы что-то понять, нужно потерять самого близкого и дорогого человека?

Я понял, что всё это время тратил свою жизнь на никому не нужные вещи. Дело в том, что мой отец был крутым и занимал не последнюю должность. Он тащил меня наверх, за собой, но я этого не ценил. Он многое сделал, чтобы обеспечить мне хорошее будущее. Но я понял это только после того, как его потерял.

После смерти отца с братом у нас стали складываться ужасные отношения. Мой брат инвалид, и это ужасно. Не потому, что он не может ходить, а потому что он всех отталкивает от себя. Такое чувство, что больше никто никогда не сможет к нему пробиться, и единственный способ вывести его на эмоции — начать на него орать. Только тогда он реагирует.

Маму я очень люблю, но в последнее время она отдалилась от нас. Если мы находимся дома, то она делает всё, лишь бы сбежать на весь день. Она пытается справиться с утратой, но, наверное, мы с братом каждой день напоминаем ей об отце.

Мне бы очень хотелось сказать, что они моя семья, но сейчас я вижу, что как семья мы разваливаемся. Мы родственники, но мы уже не семья.

Зато я нашёл свою семью в других людях. Их немного, но они поддерживают меня, заставляют улыбаться, шутить, они помогают мне выживать, они дают мне надежду на то, что ещё не всё потеряно. Благодаря им я жив, и я смело могу назвать их моей семьёй.

Мне на самом деле, жаль только одного. Я очень люблю этих людей, только они, к сожалению, никак не могут этого понять.

Я смотрела в пол. Я знала, как меня видят со спины: опущенная голова, напряжённые плечи, стиснутые в кулаки руки. Краем сознания прекрасно понимала, что выдаю себя этими жестами. Но мысли были слишком далеко, чтобы заставить тело подчиниться разуму.

— Хорошо. Спасибо, Сэм, — голос преподавателя прозвучал словно через призму. — Кто что скажет?

Я моргнула. Скажет? А что тут можно сказать? Мне так жаль? Всё будет хорошо? Он это уже слышал сотни, миллионы раз. Все эти слова были ложью — никому не было действительно жаль, ничего не становилось «хорошо».

— Мне эссе понравилось, но, по-моему, много повторов слова «семья». И «отец» тоже повторяется постоянно. А так нормально. — Чей-то мужской голос заставил меня вернуться в реальность.

Я моргнула несколько раз, сделала глубокий вдох и выпрямилась, расслабляя мышцы спины и переставая сжимать кулаки.

— Мне очень понравилось, это так трогательно, — сказала какая-то девушка. — Такие мысли, без прикрас, ну, вы понимаете, они заставляют искренне сопереживать.

— Я думаю, было бы лучше, если бы Сэм добавил больше описаний, а то невозможно представить, как выглядят его родители, — услышала ещё один незнакомый мне голос.

— А что скажут наши двоечники? — спросил Прохор Авдеевич.

— Хорошее эссе.

— Мило, мне понравилось.

— На слезу пробивает.

Высказались все, кроме меня. Понимая, что возникла неловкая заминка, я кашлянула, повернулась в пол-оборота и сказала твёрдым голосом:

— Мне тоже понравилось.

— Надеюсь, понятно, что я требую от вас? Не надо пытаться стать лучшими на этом спецкурсе, и не надо писать лишь бы что. Просто пишите свои мысли. Только связным текстом, ваши шизофреничные мемуары мне тоже не нужны. Ну, хорошо. А теперь разберём работу Сэма и прочитаем ещё несколько эссе…

Я простояла в углу весь урок. Удивительно, но я не чувствовала унижения. В другое время обязательно испытывала бы как минимум стыд. Всё же меня определили как худшую. А это было недопустимо. Раньше я всегда была лучшей.

Но теперь я могла бы даже поблагодарить за это наказание. Теперь мне не пришлось сидеть рядом с Золином, слушать его размеренное дыхание, выражающее, что всё нормально, и самой претворяться спокойной девушкой. Будто ничего не произошло.

У меня было время подумать, справиться с эмоциями и немного покопаться в ситуации, в которой оказался мой… друг.

Ситуация была непростой, но у нас с ним, на самом деле, редко бывало по-другому. Главное, что мы есть друг у друга и можем поддержать в любой момент.

К концу занятия я успокоилась, равно как и Золин, нацепила на лицо маску спокойствия и покивала с умным видом, когда меня спросили, всё ли я усвоила. Конечно, большинство замечаний относительно чужих работ я прослушала. Но зачем об этом говорить преподавателю?

Прохор Авдеевич подозвал к себе, и, пока все собирали вещи и покидали кабинет, мне пришлось терпеть пытливый взгляд немолодого мужчины.

— Ты хоть что-нибудь запомнила? — наконец иронично выдал он.

Я выгнула бровь. Мы молча посмотрели друг на друга. Пауза затянулась. Я сказала:

— Конечно.

Он вздохнул.

— Матильда, скажи, это мне, что ли, нужно? Я, по-твоему, горю желанием читать все ваши бездарные работы? Это тебе нужна хорошая оценка по спецкурсу, и это ты должна стараться мне понравиться.

— Да я уже как-то привыкла, что меня все недолюбливают, — сказала я с покорностью.

— Я не вижу в тебе интереса к предмету.

— Нет, мне очень интересно.

— Ты всё время в своих мыслях. Ну-ка, какую тему эссе я задал на следующее занятие?

Пришлось усиленно глядеть в пол и напрягать свою дырявую память.

Прохор Авдеевич вздохнул. В очередной раз.

— Вот об этом я и говорю. Я задал порассуждать на тему «Что такое любовь?».

Мне захотелось побиться головой об стену.

— Хотите сказать, что теперь придётся ещё и об этом писать? — Я не смогла сдержать кислую мину.

— Нет, ты двоечница, так что пока не выполнишь первое домашнее задание, продвинуться дальше не сможешь. Мне нужна история о твоей семье, о тебе. Твои мысли, твои переживания. Я хочу, чтобы твой рассказ заставил меня как минимум задуматься. Как максимум, пустить слезу.

Я хмуро поджала губы.

— У меня не получится, как у Сэма.

— Я этого и не прошу.

— Вам не понравится моя история.

— С чего ты взяла?

— В ней много всего некрасивого.

— Ты знаешь, иногда именно из недостатков получаются замечательные истории.

Я вновь поморщилась, словно проглотила десяток лимонов.

— Можешь идти. — Прохор Авдеевич ожесточённо взмахнул рукой, мол, выметайся.

Быстро собрав вещи, вышла из кабинета и вздрогнула, когда увидела, как Золин отделился от стены.