Шпионка. Часть 2

— …не приходить сюда? — подсказала я, подозревая, что это «никогда» никогда не кончится.

— Да.

— А если у меня есть ценная информация?

— По поводу?

— По поводу директора и Главного конс-мага.

Эстан лежал в позе «мумии» и не открывал глаз, из-за этого трудно было определить, пьян он или нет?

— Ну а я тебе зачем?

— Не мне. Нам. Нам всем.

— Это что ещё за слезливая интонация? — Парень аж один глаз приоткрыл и удивлённо посмотрел на меня. Если так можно было назвать этот крайне странный взгляд.

Я неопределённо пожала плечами. Что поделать, после разговора с Джексоном, меня не тянуло вредничать.

— Тебе не надоело, что тебя используют, как гончую собачонку? — На губах Эстана появилась насмешливая улыбка.

— Кто использует? Золин? — Я хмыкнула.

— Естественно.

— Он меня не использует, и ты бы об этом знал, если бы захотел с ним поговорить.

Эстан открыл сперва один глаз, потом второй.

— Вот сейчас не понял. Это типо я не хочу с ним разговаривать?

— А ты думаешь, я сама каждый раз рвусь твоим перегаром подышать?!

Парень приподнялся на локтях и в полутьме задёрнутых штор посмотрел на меня ненавистным взглядом.

— Не буду я разбираться в ваших бумагах! Убирайся из моей квартиры! Он хочется поговорить?! Пусть приходит сам! — его голос едва не сорвался на крик.

Я только губы сжала. Постояла так несколько мгновений, пережидая бурю. Затем настойчиво протянула ему бумаги.

— Посмотри, — холодно процедила. — Золин надеется на твою помощь.

Эстан приподнял брови, посмотрел на меня в искреннем недоумении, словно решил, что мои слова — обычная шутка. Убедился, что нет, и начал хохотать.

Признаюсь, я опешила. Смех был не заразительным, не приятным и не искренним. Он был исступлённым. Наверное, именно так смеются сумасшедшие — запрокинув голову, заставив тёмные волосы распластаться по спине, и трясясь всем телом, словно бы содрогаясь от ударов.

— Ты что, серьёзно?! На мою помощь?! — едва сумел выдавить он.

Я не смеялась, только тяжёлым взглядом обводила это логово, в котором парень прятал безнадёгу и отчаяние.

— Эстан, ты должен помочь, — сказала настойчиво.

— Я сижу в инвалидном кресле, курица слепая! — окрысился он. — Чем я могу помочь?! Ты вообще хоть что-нибудь видишь дальше своего носа?! — Он зло ударил рукой по простыням, и, потеряв опору, брякнулся на спину.

— Ты считаешь, твои причитания заставят меня слезу пустить? — Я высоко задрала бровь, с убийственным спокойствием наблюдая за происходящим. — Возьми эти бумаги и помоги своему брату.

— Убирайся, — простонал парень, закрывая лицо руками.

— Ты не имеешь права выгонять меня. У тебя есть обязанности.

— Как же я тебя ненавижу! Уйди из этой квартиры и никогда сюда не возвращайся! От одного твоего вида мне хочется блевать!

Я зло стиснула зубы. Кулак свободной руки сам собой сжался, норовя хорошенько вмазать одному зарвавшемуся типу. Но внезапно на место задетой гордости пришло понимание: он не зарвавшийся тип. Он отчаявшийся.

Я опустила руку, в которой держала бумаги, и сказала тихо:

— Меня тоже когда-то лишили мечты, и мне пришлось жить дальше. У нас с тобой, Эстан, нет выбора. Нам никто не давал права жалеть себя.

— Да как ты вообще можешь сравнивать нас с тобой?! — взъелся он.

Я же настойчиво продолжила:

— Придётся найти якорь, который не даст уплыть ещё дальше.

— Чего?! Что за тупая метафора?!

— Эстан. — Я зло ударила себя листами по ноге. — Ты достал! Хватит, это реально уже бесит. Найди себе человека, который не даст тебе сдохнуть, вот и всё!

— На себя посмотри! — разозлился парень. — Сама живёшь только местью, и ради неё готова на всё пойти!

— Это. Неправда, — отрывисто проговорила я.

— Да ты изворотливая стерва, — ни чуть не смущаясь заявил он. — Для тебя вообще не существует таких понятий, как честь, долг и достоинство. Ты только и можешь, что следовать цели, как машина. Ты никогда и никем не дорожила, — брызжа слюной, словно ядом, выплюнул парень.

Я пошатнулась, чувствуя, как кровь отливает от лица.

Это был удар ниже пояса.

Видя, что его слова бьют в самое сердце, парень решил закрепить успех.

— Я сразу тебя раскусил. Алчная, беспощадная… — он секунду колебался, чего бы ещё такого добавить, но арсенал оказался невелик, а повторяться не хотелось, — …коза!

Я стиснула зубы, нацепляя на себя привычную маску презрения. Планировала медленным движением положить документы на кровать и молча покинуть «поле боя», показывая тем самым, что отвечать на такую грубость — отныне ниже моего достоинства.

Но в самый последний момент сорвалась. Как обычно.

Листы с невероятной яростью полетели на простыни, выскальзывая из папки и разлетаясь в воздухе, словно пёрышки. Я зло запустила руку в карман, нащупала там уже давным-давно рассыпавшийся репейник. Собрала в ладонь маленькие иголочки, и в одно мгновение кинула их Эстану в лицо, будто залепила нехилую пощёчину.

— У меня всегда был тот, кем я дорожила!

Пока парень отплёвывался, я быстро покинула комнату, вылетела в коридор, споткнулась о чужую обувь и едва не поцеловала носом дверь.

— Майки! — услышала позади очень громкое, нервное восклицание. — Майки, стой! Нет, стой! Не уходи!

Я различала каждое слово. Именно поэтому мне доставило неимоверное удовольствие мстительно закрыть за собой дверь с оглушительным щелчком.

Пряча в карманы дрожащие руки, я побежала к выходу на улицу, а оттуда — в центр города.

Хоть я и стерва, но сдаваться было не в моих правилах.

***

Клянусь, если бы у меня был выбор, что терпеть в первую очередь: физическую боль или моральную, я бы выбрала физическую. Там хотя бы болит какая-то одна часть тела, которую ранили. Меня же буквально разрывало изнутри.

Именно поэтому я терпеть не могу все эти чувства, переживания. Это больно! Больно каждый раз чувствовать это!

Мимо проносились экипажи, люди что-то спешно кричали друг другу на ходу, одни из них смеялись и чему-то радовались (тому, что не работают?), а другие шли молча, но угрюмо. Я, например.