Шторм над Петербургом

— Конечно, господа, — рассеянно кивнул Заболоцкий. Он уже снова углубился в мысли о работе.

Мы быстро попрощались с маголекарем и покинули уже слишком привычные стены Военно-медицинской академии. У служебных ворот нас дожидался один из автомобилей Зимнего — как минимум, следовало вернуть его на место.

А я все еще хотел присутствовать на допросе Дмитрия Павловича. Теперь-то князю крови деваться некуда.

* * *

Мещерский встретил нас возле одного из служебных входов. Жестом велев гвардейцам пропустить нас, он провел нас через детекторы — такие были установлены на каждом входе в Зимний.

— Как княжич? — спросил он, пока мы шли по анфиладам служебных дворцовых помещений — здесь все было скромно и без привычной для дворца помпезности. — Есть новости?

— Пока ясно, что жить будет, — ответил я, забирая телефон из корзинки. — Остальное — дело времени.

Мещерский кивнул.

— Уже хорошие новости. Все же родственник императора, пусть и дальний…

— С иными родственниками и врагов не надо, — проворчал Кропоткин.

— И не поспоришь…

Нас повели наверх по одной из служебных лестниц, а затем мы наконец-то вышли в парадную часть Зимнего. Со стен на нас, словно следя, строго взирали портреты предков. Мы шагали молча и не могли не замечать напряжённости, которая, как будто клубами тяжёлого дыма, пропитала дворец.

Наконец, Мещерский остановился перед массивной белой с позолотой дверью — уже хорошо мне знакомой. Мы оказались перед приемной кабинета великого князя Фёдора Николаевича.

— Пожалуйста, дождитесь разрешения, господа, — обратился к нам Мещерский, чуть склонив голову, и добавил, — Его императорское высочество уже уведомлен о вашем прибытии. Скоро вас вызовут секретари.

Майор кивнул.

— Конечно. Благодарю.

Даже кофе не предложили, изверги. Мы с Кропоткиным уселись на диванчике под пристальными взглядами дворцовых гвардейцев. Те лишь двигали глазами, но не шевелились — словно наряженные статуи.

Прошло несколько минут, и, наконец, из дверей приемной появилась фигура секретаря великого князя. Тот самый, который передавал Мещерскому предписание, чтобы задержать Павловичей.

Секретарь коротко кивнул.

— Господа, прошу за мной, — сказал он, приглашая нас внутрь.

Мы прошли приемную и направились прямиком в кабинет, наполненный тяжёлым, почти густым воздухом. Разговор — или допрос — проходил в приватной обстановке. В кабинете за длинным столом сидели только сам великий князь и Дмитрий Павлович. Последний был бледен, как полотно.

Увидев нас, князь крови вскочил и метнулся к нам.

— Как он? Как мой сын? — воскликнул он, преграждая мне путь. — Скажите мне, что с Павлом!

В голосе его звучала мольба, почти детское отчаяние, которое невозможно было спутать ни с чем. Дмитрий Павлович, всегда казавшийся человеком высокомерным и заносчивым, в этот миг стал совершенно беззащитным. Словно произошедшее с сыном окончательно его раздавило. Оно и понятно: Павел — единственный наследник мужского пола, и другие уже вряд ли появятся.

Возможно, я должен был испытывать к нему жалость. И я испытывал своего рода сочувствие — как к отцу, едва не потерявшему ребенка. Но он был отцом преступника, да и у самого рыльце тоже наверняка было в пушку. Осталось только доказать это или получить признание.

— Докладывайте, ваше благородие, — распорядился великий князь.

Кропоткин приосанился и откашлялся.

— Состояние Павла Дмитриевича стабилизировали, но оно остается тяжелым. Он находится под наблюдением специалистов, однако последствия магического… перенапряжения, с которым мы столкнулись в аэропорту, могут оказаться разрушительными. Лекари борются за его способность восстановить эфир. По словам Заболоцкого, потребуется время и значительные ресурсы для его хотя бы частичного исцеления.

Я добавил:

— Павел Дмитриевич использовал препарат, содержащий аномальную энергию в высокой концентрации, которая превосходит безопасные пределы для его организма. Заболоцкий обнаружил следы вещества, напоминающего те, что производились в лаборатории Сердоболя. Это не только привело организм и разум Павла Дмитриевича к истощению, но и поставило под угрозу жизни окружающих.

Князь крови, услышав доклад, побледнел еще сильнее, хотя казалось, что дальше уже некуда. Я вопросительно взглянул на дядюшку, затем перевел взгляд на столик с графинами и стаканами. Дескать, может подать водички? Федор Николаевич кивнул.

— Прошу вас, Дмитрий Павлович, вернитесь за стол, — приказал он, пока я организовывал стакан воды. — Нам с вами нужно поговорить откровенно в интересах всех присутствующих. И, увы, ваше нервное перенапряжение не ускорит восстановление вашего сына.

Князь крови явно мыслями был не здесь, в Зимнем, а с сыном. Трудно его в этом винить. И все же резкий голос дядюшки вернул пленника к реальности. Я поднес ему воды и, чуть надавив на плечо, заставил опуститься на стул.

— Да… Благодарю…

Да уж. Тень самого себя. Интересно, на что он рассчитывал, когда присоединялся к заговорщикам? Неужели ни разу не задумался о том, что подвергнет риску всю свою семью? Или сделал ставку по принципу «пан или пропал»?

Павел Дмитриевич рухнул на стул и обмяк, словно выпустив всё напряжение, накопленное за последние часы. Казалось, что вся его стойкость испарилась, оставив только растерянность. Этот человек, прежде внушавший другим аристократам уважение и даже трепет, сейчас сидел перед нами измотанный и подавленный.

— Итак, Павла Дмитриевича удалось спасти, — сказал великий князь. — Это уже хорошие новости. Уверен, наши маголекари смогут его вытащить. А раз так, то у нас с вами, Дмитрий Павлович, есть предмет для обсуждений.

Фёдор Николаевич посмотрел на дальнего родственника с нескрываемым разочарованием, выражение его лица стало ещё более суровым. Великому князю явно было нелегко вести этот разговор, но долг и преданность Императорскому Дому перевешивали родственные чувства.

— Дмитрий Павлович, наш Дом оказался в крайне затруднительном положении, и виной тому не только действия вашего сына. К этому привела и череда ваших ошибок.

Дмитрий Павлович, снова собравшись с духом, смотрел на Фёдора Николаевича с явной тревогой, но молчал, зная, что не имеет права на оправдания. Я видел, как его внутренний мир рушится, но он пытался скрыть это.

— Я… Я должен был быть с ним строже.

Уж явно строже, чем с Катериной, которую они довели до ручки своим контролем.

— Я еще могу хоть как-то понять, что Павел вспылил из-за побега сестры, — продолжал великий князь, расхаживая по кабинету. — Это его не оправдывает, но мне понятны чувства. Но то, что он устроил сегодня! В Аэропорту! Да еще и с применением аномальной силы. Дмитрий, вы вообще там с ума посходили?!