Схватка
Шрифт:
«Что за чушь, — не раз твердил он себе, — ты-то здесь при чем? Жениться, что ли, собрался? Выкинь из головы!»
Скажи она ему: «Уйди с глаз, исчезни», — исчез бы, сгинул, унося с собой свет ее карих лучистых глаз. Но она говорила с укором:
— Анджей, знова у тебя пуговица на нитке, дай-ка я пришью.
— Прямо на улице?
— Для чего? Зайду и пришью. Як то… по-друг…
— По-дружески?
— Ну.
…Ох, уж эта дружба, от которой можно было свихнуться запросто!
А то вдруг забегала с утра, стукнув пару раз, распахивала дверь. И сдвигала крышку с котелка, гревшегося на плите, там была обычная еда — лапша с картошкой, первое и второе вместе.
— Чи то для людей… — сокрушенно
И вытаскивала из кармана сверток:
— Пирога кусок тебе стащила. Бардзо [6] добжий, з капустами…
— С капустой.
— Ну нех бенде [7] так. Все едно вкусно. Кушай.
Он ел, не ощущая вкуса. Никакие ощущения в него уже не входили, он был полон Стефкой, ее смехом, ее переменчивым лицом с детской улыбкой и серьезными глазами рано повзрослевшего ребенка.
6
Бардзо — очень.
7
Нех бенде — пусть будет.
Пани Барбара, костлявая, в ватнике и старой шали, завязанной наперехват у пояса, поставила на лавку ведро и выжидающе уселась в уголке на топчане.
— Корову доила? — спросила Стефка.
— Не козла ж. — Она выпростала из шали худой подбородок, и, пока они со Стефкой возились у вешалки, снимая пальто, из темного угла отчужденно мерцали ее глаза, в которых мешались любопытство и неприязнь. Андрей ощущал этот взгляд все время, пока Стефка в молчании накрывала на стол, то и дело роняя ложки и отрывисто переспрашивая: «Где варенье? А заварка?» Мать машинально отвечала ей. Выпуклый, в ободке губной помады, рот, застывший в неловкой усмешке, придавал ее худощавому лицу обидчивое выражение: нельзя было понять, то ли она добра, то ли сердита.
Его приход (еще с утра, шутя, сказал, что зайдет) не был для матери неожиданностью и желанным, кажется, тоже не был. Андрей слегка робел, наотрез отказываясь от варенья и предложенных ржаных пампушек. А Стефка, вся тоже будто на шарнирах, настойчиво требовала:
— Ты ешь, ешь, потэм будешь отказуваться. Ой ты барин какой…
— Да не барин, уже ел, дома…
— Не бойся, не обеднеем, правда, мам? Який робкий, а еще офицер!
И эти неожиданно покровительственные нотки обычно терявшейся при нем Стефки вовсе сбивали с толку. Он ловил себя на том, что старается понравиться матери, на душе становилось тускло.
— Давайте, давайте, — отозвалась наконец пани Барбара. — Раз юж пшишли, чего там… Мяса нема, извините, а млеко да харбата, чай по-вашему, есть. Проше пана…
— Да не нужно мне мяса! Что я, есть, что ли, пришел?
— А зачем вы пришли? — вдруг спросила мать и словно бы хихикнула в ладонь, впрочем никак не помягчев лицом, а лишь смутившись от собственной резкости.
— Познакомиться.
— И много вы раз знакомились? — спросила она, уже откровенно посмеиваясь. — Жолнежи [8] любят знакомиться, як то у вас поется: одна в Омске, друга в Томске…
8
Жолнежи — солдаты.
— Мам! — оборвала Стефка.
— То юж пошутковать не можно, — смешалась мать. Первой отпила из своей чашки и вдруг словно вся сникла. —
Да, кеды то все было, а сейчас ниц нема, еден хлеб…— Да молоко, — добавила Стефка. — У других и крыши не зосталось, война. Скоро будет лучше.
— Э, колейки [9] все едно будут.
— Глупости, — сказал Андрей.
— Як у вас, так и у нас.
— Что вы знаете о нас? — спросил он как можно мягче. — Всего двадцать лет перерыв между войнами. Как мы подымались — из полной разрухи, из темноты!
9
Колейка — очередь.
— Вы то зовсем малый были, как же вы поднимали? — засмеялась она, словно поддразнивая его.
— Зато мне война досталась. Ваша… вашей богатой Европе достатки не помогли, без нас сожрал бы фашист всех, вместе с культурой и красивой жизнью.
Неприятно было оправдываться, что-то доказывать да еще лезть в бутылку. Пани Барбара кивала, и непонятно было, согласна она с ним или просто выполняет долг вежливости, щадя загрустившую Стефку.
— Охо-хо…
В сенях послышались шаги, глухое хлопанье — видно, гости обивали с валенок снег. Потом в дверях появилась долговязая фигура Степана, следом, замешкавшись, со стесненным видом переступил порог Ляшко. У Степана забегали глаза, губы сломались в надменной улыбке — наверное, не ожидал встретить Андрея.
— А мы вот шли с мастером, видим, свет горит. И отважились… Примете гостей незваных?
— Я-то сбоку припека, — сказал Ляшко, все еще не отпуская скобу, — он меня затащил. Сделали вам, Стефа, вазу. Ну, он все грозився пол-литру выставить. Знайшов пьющего…
— А я и принес…
— На чужую закуску?
Все засмеялись, только Стефка по-прежнему казалась хмурой. Пани Барбару будто подменили. Видно, обрадовавшись перемене тягостной беседы, засуетилась, выбежала в сени и вскоре вернулась с кочаном моченой капусты. На белой скатерке появилась тарелка с холодным картофелем…
— Пше прошам, не ждали. Какая тут закуска…
— Сало есть. — Степан кинул на стол завернутый в бумагу тяжелый брусок.
— А ты что, с гостями брезгуешь? — окликнул Степка ушедшую в спаленку Стефку.
— Не пью я, — донеслось оттуда, — вы уж сами. Мне надо ноты переписать.
— Ну, переписывай, потом споешь, послушаем…
Острое, обжатое морозцем лицо Степана слегка подергивалось, смешок звучал неестественно. Он повернулся боком, под правым глазом его высветился радужный синяк.
— Где это вас угораздило? — спросил Андрей, стараясь сгладить Стефкин отказ и как-то настроить разговор.
— Э, — отмахнулся Степан, — сколько просил своего Митрича: дай лишнюю лампочку… Вот и грохнулся со своей кинобудки, темно, а ступеньки щербатые…
— Что ж тебя папаша-то на лимит посадил… — усмехнулся Ляшко.
По лицу Степана пробежала тень.
— Для папаши, брат, все равны, когда речь идет о поселке. Он такой, папаша…
Степан произнес это с веселой небрежностью, процеженной сквозь мелкие, плотные, как молочный початок, зубы, молча отмерил стаканом синеватую жидкость…
— Хватит!
— Это я тебе от души, лейтенант, первый раз с тобой в застолье. Ну и дай бог не последний… А что молодая не идет? Стеф! — Он отвалился к стене, правое веко его, над синяком, чуть заметно дернулось.
— Сказала — нема часу!
— Ну смотри, — хохотнул Степан, — нам больше достанется…
— Ой, и слава богу…
— Вот как… Ну, пани Барбара, поехали, — переключился Степан на мать, присевшую с края стола. — Что это вы на самом углу, замуж семь лет не выйдете.
— Ох, ты скажешь, хоть бы до свого старего добраться…