Схватка

Он повернулся уходить, но Люба жестом остановила его: не торопись. Некоторое время она молчала, привычно постукивая длинным желтоватым от кислот пальцем по тетрадке. Спросила, будто бы вскользь, думая о чем-то своем:

— У тебя что же это — серьезно?

Он сделал вид, что не понял. Вдруг вспомнилась их дружба в Полесье, как она ему помогала с курсовыми, выхаживала в госпитале.

— Чего молчишь?

Он инстинктивно побаивался разговоров о Шуре, берег себя: Люба была слишком прямодушна в оценке людей. Но и уклоняться было глупо, речь шла о деле, неотделимом от Шурочки Чеховской.

— Люб… — выдавил он и потер ладонью запылавшую щеку. — Не будем об этом. Лучше поговорим…

— Вот ты себя и выдал!.. Охо-хо, дела сердечные, — сказала она раздумчиво, снова точно забыв о томившемся рядом Юре, об этом совещании с его нервотрепкой и путаницей. — Как мы себе иногда ломаем жизнь… Где бы надо потерпеть, уступить — нет, борьба самолюбий, все растопчем. Кто бы умный посоветовал, нет никого рядом. А потом жизнь вкривь и вкось. И пошло, и пошло, и некого винить… Себя!

— Она плохая?

— Что-то все это непохоже на разговор с парторгом, — улыбнулась она. — Плохая, хорошая… Многое зависит от первого шага, какой тебе человек попадется. И потом, одна живешь или под одной крышей с маменькой — тут все по-иному складывается.

— Сама уже мать.

— По-твоему, чистота определяется невинностью, а нравственность — количеством романов? Чушь. А порочную невинность не встречал? Нет, милый, главное в человеке — умение жить для людей, душевная щедрость. Просто, ясно и старо как мир… А иначе зачем жить? Для себя?

— Не нравится она тебе?

— Лишь бы тебе нравилась.

— А все-таки… — Теперь уж он сам себе был не рад.

— Ну что ты пристал? Только мне этого еще не хватало сейчас — залезать в чужие дела.

— А может, я плохой, — сказал он рассеянно, гася вспышку и почти с облегчением отводя на себя удар. — Правда, по-настоящему-то были вместе раз, а я прямо замучил ее ревностью, наверное, нелегкий я. Ты права, конечно, права… терпимость…

Умолк под ее пристальным взглядом.

— Так далеко зашло? — Она покачала головой. — Честно говоря, я не была готова к этому разговору. Думала, она по-прежнему встречается с профессором. Как-то видела их вместе на Таганке, еще до приезда.

— В театре?

У него вспотели ладони.

— О боже, ты в самом деле ревнивец… — Она поморщилась, нетерпеливо залистав тетрадь, чувствовалось, беседа Любу уже тяготит — не до того ей, да вот вид у Юрки что-то уж очень жалкий.

— Он же старик!

— Ну и что! — сказала она почти зло. — Сколько хочешь таких альянсов. Все-таки личность, интересный человек, и не без денег, а это создает соответствующий антураж. И потом, одинокая женщина, ищет опоры. И не такие бывают зигзаги.

— Но ведь считается — замужем.

— Считается — не считается.

— Да-да, конечно. Одинокая…

— Ну, правда, не все одинокие одинаковы.

— Хочешь сказать, что для одних просто, для других…

— Для всех просто, — отмахнулась Люба, — все зависит от характера.

— Значит, все-таки не по душе она тебе.

— О тебе речь! Просто, мне кажется, вы разные люди. И не потому, что она плохая или ты плохой. Разный жизненный опыт. Это как несовпадение в сплаве, разнородная связь… А может, я не права, не знаю, ничего я не знаю! Хватит… Зачем я тебя оставляла?

— Тебе видней. — Внутри у него то возгоралось, то снова тухло.

— Да, попрошу Семена выкроить для вас «печные» часы. Рискнем, пожалуй. Ну а Чеховская твоя согласится на сверхурочные? После всего…

— После чего? Ах да, влияние профессора… — В душе рождалось странное безразличие ко всему. — Тут главное, чтобы Семен не заартачился.

— Семена возьму на себя, попробую. А вообще, хорошо бы довести конфликт до директора. Слушай, — оживленно вскинулась Люба, — все-таки вы однополчане, напомни ему. Потом, ты член цехового партбюро, сходил бы сам и по-дружески, по-мужски…

Юра покачал головой. Вряд ли что получится. Вспомнилось, как заезжал к ним, бывало, в гарнизон замполит Иван Петрович. Тогда он казался простецким, веселым, много шутил. А теперь… Даже если запомнил, не подает виду, сухой кивок при встрече — и будь здоров. Вчерашний случай в театре и вовсе не располагал к дружескому визиту.

Все это промелькнуло мгновенно, и он сказал:

— Избавь меня пока…

— Уж не поцапался ли и с ним ненароком? — пытливо спросила Люба. — С тебя станется.

— Да ничего особенного! Просто он какой-то не такой, раньше другим казался. Черствый…

— Переживи-ка, что ему пришлось.

— Многие пережили войну.

— При чем тут война? Ты что, не знаешь его историю? Хотя… да, вас же в апреле расформировали.

— О чем ты?

— Он ведь, когда в Москву отозвали, жену оставил в каком-то поселке, у дружка своего, бывшего партизана. А эти гады недобитые, бандюги, как уходили за кордон, сожгли дом и всех… Не знаю уж, что там было, надругались… Жена друга каким-то чудом осталась жива. Он потом вызвал ее к себе, вот и живут, а прошлое не забывается.

Юрий вспомнил сидевшую рядом с ним бледную женщину с печальными глазами, свое петушиное резонерство и злую реплику Ивана Петровича насчет «мальчишки». Да, вот, значит, как… Надругались и сожгли. Он попытался представить, как это все было, — даже передернуло всего, внезапно озябли руки. Так вот с какой раной живет человек уже столько лет. Свое, мучительное стало вдруг мелким, ничтожным, а окружающий мир, располосованный невидимыми границами, снова, как тогда, в ту памятную зимнюю ночь в Ракитянах, надвинулся, надавил тяжкой своей жестокостью; в нем жили еще враги, страшные в своей тупой жестокости. И какая нужна сила, чтобы преградить ей дорогу. От каждого — от Любы, от него, от всех — зависит, чтобы эта сила, противостоящая злу, была несокрушимой. Но об этой своей мысли он промолчал, слов не находилось, слова звучали бы, наверное, слишком громко, выспренне, он их чувствовал, понимал огромное значение каждой мелочи, каждого своего шага. И сказал тихо:

— Люб… пока мы не сделаем дело по-настоящему, я не отступлюсь.

Она внимательно посмотрела на него:

— Ладно, с директором я как-нибудь сама… При случае. А ты вот что, забеги в техкабинет, там сейчас экзамены, перехвати Чугунова и растолкуй ему все, как ты это умеешь. Нужно заручиться поддержкой. Дипломатично.

У дверей техкабинета он прождал с четверть часа. Люди входили, выходили, и всякий раз в приоткрытую дверь был виден краешек стола, тяжелый подбородок Чугунова над листом ватмана.