Схватка
Шрифт:
Телефон застрочил очередями, Иван Петрович кашлянул и не сразу взял трубку.
— А-а, — протянул он радушно, — и вас так же, Викентий Викентьевич, и вас, дорогой. Как самочувствие, как семья? Да, да, слава богу, те же болячки. Старость… Что? Да, Стриж мне докладывала. Заварили они там кашу, молодежь…
Слегка морщась, Иван Петрович время от времени отставлял трубку от уха, и кабинет заполнялся трескучим, искаженным мембраной голосом профессора, от которого по телу пробегал озноб.
— Конечно, — кивал Иван Петрович, — взбучку я им дал, а сам вот валидол глотаю. Естественно.
Трубка забурлила так, что Иван Петрович снова отвел ее в сторону:
— Это ж заведомая трата средств! Без квалифицированной помощи! Как вы можете?
— А что делать? — спросил директор и заговорщицки подмигнул Юрию.
— Ну ладно, раз уж им так необходимо убедиться, попробую помочь…
— Да вы просто ангел с неба! Вике…
— Не могу ж я вас оставлять в цейтноте. Только при одном условии!
— При любом, любо…
— Срочно продлите договор!
— Сегодня же, сию минуту. И завтра пошлю вам с представителем. С кем? Хорошо… Да нет, зачем же трогать, раз вы с ним сработались, зачем же мы будем его обижать. Были бы результаты, а это уж от вас зависит, а не от Грохота…
«Значит, Сема опять на коне. Благодарный жест со стороны Викентия, — размышлял Юрий в каком-то оцепенении».
— Большое спасибо, — сказал Иван Петрович, — вы даже не представляете, как мы вам обязаны. До скорой встречи.
Он, наверное, и в самом деле был рад благополучной развязке, хотя лицо его ничего не выражало, кроме мрачноватой задумчивости.
— Ну и ну, — первым нарушил молчание Юрий, тоже почему-то не ощущая особого ликования, словно сброшенная наконец тяжкая ноша все еще давила плечи. — Как он мог взять такую приманку?
— Сам удивляюсь. Как блесну в мутной воде. От страха потерять, наверное. Да, зря мы связывались с ним без оглядки, не совсем та фигура, есть там другие. Фирма солидная. Учтем в дальнейшем, умней будем, а пока — соблюдаем этикет.
— А что остается?..
— Да, — вздохнул Иван Петрович, — хитрая штуковина жизнь.
— Сами ее такой делаем.
— Сами не сами, лиха беда начало. Стало быть, внедряем то, что есть и берем новый курс. — Он погладил седой чубчик, разглядывая Юрия, во взгляде его мелькнуло не то смущение, не то укоризна. — Вам тоже надо бы вовремя определиться, затянули, теперь расхлебывай.
Юрий хотел возразить, что виноват в этом не он, а ведущий — Грохот. Может быть, директор этого и ждал в связи с новым курсом, обычно сопровождающимся переменами, когда кто-то отходил, уступая место другому. Он не назвал имени Семена — не из ложной порядочности, ему претила сама мысль воспользоваться случаем, что-то в этом было от того же Семена, а Семен с его житейской логикой был для
него неприемлем.— Думаешь?
— И думать не хочу. — Он хотел добавить: «Пусть начальство думает!» — но опять промолчал.
— Я считал тебя более решительным.
— Только не в таких делах.
Сухое лицо директора потеплело.
— Ну что ж, иного от тебя не ждал. — Он зачем-то переставил с места на место стойку со множеством авторучек и снова как бы виновато взглянул на Юрия. — Нравишься ты мне, но придется пока обойтись без пертурбаций, время дорого.
— Пожалуй.
— …Хотя лучше бы делать дело другими руками. Но придет и это… Придет, — сказал уже отрывисто, поднялся, снимая с вешалки плащ.
— Постараюсь, — сказал Юрий, — чтобы все было в порядке. Не волнуйтесь.
— Спасибо. Ты обедал? А то могу прихватить, у нас сегодня пельмени…
— Нет-нет, что вы, как-нибудь в другой раз…
— Смотри, как тебе удобней. — И, почему-то вздохнув, добавил: — А вообще, ты молодец. Солдатом остался, бойцом. Таким и будь.
Он шел в лабораторию с неясным ощущением удовлетворения, к которому примешивалась чуть заметная грусть. Но, поднимаясь по лестнице, постарался взбодрить себя и, когда вошел в лабораторию, весело улыбался, чувствуя на себе взгляды поисковиков. Сказал негромко:
— Порядок, Петя, наша взяла! Завтра начнем…
И краем глаза заметил, как побледнел застывший в дверях конторки Семен и, кажется, сгорбилась чуточку точеная статуэтка на стуле-вертушке.
Потом он спустился вниз, в медпункте ему закрыли бюллетень. Впереди оставалось свободных полдня, и у него мелькнула шальная мысль — рвануться в ту усадебку-музей, он улыбнулся ей, как призрачной мечте. Надо было подготовиться к завтрашнему дню, все обдумать.
Вдруг захотелось есть, прямо по-волчьи. По пути домой он зашел в кафе и встал возле буфета. Анфиса даже не взглянула в его сторону. Склонившись над листком бумаги, она что-то усердно подсчитывала. В пустом зале за дальним столиком судачили официантки.
Она налила ему кофе и, не глядя, подтолкнула на край столки.
— Культура обслуживания? — невесело пошутил он.
— У вас культура — друг дружке солить, — сказала она занозисто.
— Да мы-то разберемся. А вам… — Он нахмурился. — Вам будет трудней.
— А если я… люблю? — Рот у Анфисы кривился, глаза смотрели прямо перед собой — два пустых озерца в раскрашенных кустиках ресниц. — Если люблю?
— Тем более. Если очень любишь, имей гордость.
— Очень, не очень! — вспыхнула Анфиса, и озерца ее точно вдруг закипели — серые, колкие. — Это вы придумали мерку. Человек или любит, или не любит, поняли?
— Он ведь женат…
— Уйди! Чистюля…
— Успокойтесь, — сказал Юрий. — Никуда он от вас не денется. По-моему, вы пара.
— Это почему?
— Не знаю. А вот чувствую — быть вам вместе. Интуиция.
— Ты как цыганка.
— А что плохого?
Анфиса всхлипнула, бросив на стойку бумажную салфетку, и скрылась за портьерой, в кладовушке.
Он еще долго бродил по улицам, по засыпанным мокрой листвой тротуарам. Просто так бродил, ни о чем не думая, иногда улыбался неизвестно чему.