Сибирский эндшпиль

В противоположном конце комнаты была открытая дверь, и как только слух Мак-Кейна привык к тишине после шума снаружи, он услышал внутри звуки движения. Через мгновение в двери появился мужчина со шваброй. Мак-Кейн не двигался. Человек вышел наружу и подошел к крайнему столу. Восточные черты лица, худой, вдобавок к положенной серой робе на нем была черная ермолка. У него было непонятное лицо, и подтверждавшее и спорившее с годами, которые чувствовались в фигуре, морщинки возле мудрых глаз и странно гладкое лицо. Он носил короткую бороду, уже начавшую седеть, но глаза его были яркими и внимательными, как у любопытного ребенка.

– Вы, наверное, американец.
– сказал он.
– Мое имя Накадзима Лин Комеи Цо Лян.
– Голос и выражение лица были нейтральными, в них не было ни поспешного тепла, ни враждебности. Мак-Кейн смешался. Имя было типично азиатским, сначала фамилия, но сначала было сказано японское имя, а остальные два были определенно китайскими. Он с любопытством глядел на Мак-Кейна, явно пытаясь понять, значит ли это противоречие что-то для Мак-Кейна или нет.

– А вообще меня зовут Ко.

– Льюис Мак-Кейн. Можно просто Лью.

Ко подошел к Мак-Кейну и жестом показал ему на нижнюю койку в первой секции слева.

– Ваше место будет здесь.
– Потом он кивнул на койку напротив. Верхние нары были подняты к стене на шарнирах, и Мак-Кейн подумал, что в камере еще есть свободные места.

– А здесь живу я. Похоже, что нам придется быть соседями.
– Ко хорошо говорил по-английски, с неторопливой и старательной артикуляцией.

– Отлично. Кстати, ваше имя - вы китаец или японец?

– И то и другое, это случилось уже много поколений назад. Вполне в духе нашего столетия.

– Я жил в обоих странах. Вы говорили так, как будто знали о моем прибытии.

– Старосту блока обычно предупреждают о новичках.

– А что такое староста?

– Вы не знаете местную систему?

– Как я могу ее знать?

– Разве вас не перевели из другой секции Замка?

– Нет, я приехал только что.

Ко кивнул:

– Понятно. В каждой камере есть староста. Это заключенный, которому доверяют, он отвечает за дисциплину, принимает жалобы у других заключенных и передает их начальству, назначает на работы. Нашего старосту зовут Лученко, он русский.
– Ко махнул рукой в дальний конец комнаты.
– Его койка там. Когда он вернется, поговорит с тобой.

– Ну и как он?

– Когда как, но в общем - все в порядке.

Мак-Кейн посмотрел на свою койку, на ней не было ничего, кроме матраса.

– А где взять простыни, одеяло и все остальное?

– Ты получишь на складе полный набор - миску, ложку, кружку и все остальное.

– А где это?

– В комплексе Центр, по ту сторону улицы Горького.

– Улицы Горького?

– Откуда ты попал в блок. Если хочешь, я покажу тебе, где это, когда закончу.

– Ты здесь все время, Ко?

– Полдня в течение недели отведено для уборки камеры. В эту неделю моя очередь. Отличная возможность подумать в тишине и спокойствии. Здесь, в Замке, редко можно побыть одному.

– Долго ты здесь?

– Около года.

Мак-Кейн кивнул и подошел ближе, чтобы рассмотреть верхнюю койку своей секции, пытаясь узнать, что за человек будет его ближайшим соседом. Над подушкой несколько вырезок из журналов с голыми бабами, обложка рок-журнала с какой-то поп-группой, играющей на фоне звездно-полосатых букв USA, на подушке свернутая футболка с эмблемой Университета Огайо.

– За что ты здесь?
– поинтересовался он.

– Вы говорите по-русски?
– неожиданно спросил его Ко.
– Ты говоришь по-русски?

Мак-Кейн повернул голову и секунду посмотрел на него, потом кивнул:

– Да.

– Где ты жил в Америке?
– продолжал Ко, все еще по-русски.
– Ты давно на "Терешковой"? В чем состоит твое нарушение?

Мак-Кейн понял, в чем дело, и кивнул, соглашаясь.

– Я не знаю вас.
– согласился он, переходя обратно на английский.

– И я - вас. И вы, наверное, уже поняли, что здесь приучаешься не задавать таких вопросов иностранцам.

– А я бы признался в том, что знаю русский, если был подсадным?

– Маловероятно. Впрочем, если ты очень умен, то мог бы.

– А они часто очень умны?

– Нет. Но когда такое случается, то они опаснее всего.

Мак-Кейн вздохнул. Ему нечего было сказать, чтобы рассеять подозрения. Для этого потребуется время и терпение. Он сел на койку и занялся содержимым своих сумок.

– А что за парень надо мной?
– спросил он.
– Еще один американец?

Ко коротко рассмеялся:

– Нет, на американец. Американофил. Его зовут Мунгабо, он зигандиец. У русских странное представление об американском образе жизни, особенно в том, что касается расовых предрассудков, которые раздувает их пропаганда. Они решили, что будет забавно положить американца под негром. У Лученко странное чувство юмора.
– Ко повернулся и пошел к двери в конце камеры. Туалет и раковина здесь. Когда я закончу с этим, я отведу тебя на склад.

– А что такого этот зигандиец сделал для Америки, что его привезли сюда?... или я не должен спрашивать и об этом?

– Нет, об этом знают все. Он угнал к ним секретный русский самолет МиГ-55. По крайней мере, так решил трибунал. Мунгабо твердил им, что электронная навигационная система вышла из строя, но КГБ не верило ему. Они решили, что это было умышленно.

– А почему они так решили?

– Это элементарно. Компьютеры, сделанные при марксистской экономике, сказали ему, не ломаются.

10

Доктор Филип Кресс, из национальной лаборатории Брукхейвен, Лонг Айленд, грустно смотрел из-за стола президиума на ряды делегатов Третьей конференции по физике связи, устроенной Японским Научным Советом в университетском городке Цукуба.

– Несомненно, эксперименты по подводному детектированию нейтрино дают неоднозначные результаты по нескольким причинам.
– продолжил он. Основная проблема - чисто статистическая. Мы говорим об выделении ничтожно редкого явления на огромном шумовом фоне. Как бы вы не подходили к решению этой проблемы, вам придется отнимать от одного большого и неточно вычисленного числа отнимать другое большое число, чтобы получить то маленькое значение, которое мы ищем. Это сложная проблема, и мы работаем над ее решением. Вот все, что я могу сказать.
– Он развел руками, давая понять, что закончил, и откинулся в кресле, разжигая свою трубку.