Sindroma unicuma. Finalizi

Слова Царицы ошеломили меня и повергли в ступор.

– Но ведь Мэл... Он мог истечь кровью!

– На самом деле потери невелики, хотя раны не затягиваются и весьма болезненны. Я не в полной мере разобралась с отдельными этапами обряда. Возможно, язычники поили умирающего кровью, возможно, обмазывали губы, чтобы получить поцелуй смерти. Считаю, что в описании упущена важная деталь, но о ней неизвестно.

Уму непостижимо. В рассказе проректрисы меня потрясли, сбив наповал, не способы получения смертельного поцелуя, а решимость и уверенность, с коей Мэл разрезал запястья. И никто - ни Улий Агатович, ни другие врачи, ни медсестры - не заметили повязки на его руках.

– Какой подарок... он предложил?

– Свою жизнь. Вернее, несколько лет, поскольку вы пришли в сознание на шестые сутки. Могу предположить, что каждый день Егор отдавал по году или больше. Произошла стремительная возрастная перестройка организма, который не справился с изменениями. Итогом явился острый аппендицит и последовавшее осложнение в виде перитонита. Оперативное вмешательство и дальнейшее лечение затруднилось тем, что организм отторг препараты с вис-улучшениями. Поэтому выздоровление затянулось. Было назначено консервативное лечение, - рассказывала бесстрастно Царица.
– Таким образом, ваше чудесное исцеление - целиком и полностью заслуга Егора. От себя могу добавить, что он действовал по наитию. Не было гарантий, что вы очнетесь и сможете вернуться к нормальной жизни. Обряд ашшавары крайне сомнителен, в нем много черных пятен... Но, как видите, результат налицо. Мы с вами сидим, разговариваем...

И понимаем друг друга.

Каждое слово рассказчицы резало не хуже жертвенного ножа Кали.

Я верила и не могла поверить. Царица - серьезная дама, чтобы устраивать розыгрыши. Такими вещами не шутят.

Выходит, пружина, что вытолкнула меня из небытия и не оставила безмозглой и бессловесной куклой... Это Мэл, это его заслуга. Я могла умереть, но он не позволил. И платил своей жизнью за мою. День за год или больше.

Мэл вытянул меня с того света, но пожертвовал здоровьем.

Боже мой, - спрятала лицо в ладонях. Как смотреть ему в глаза? Я обвинила Мэла. Свысока бросила обещание обратно, как замусоленную тряпку.

– Почему он не сказал?
– простонала с отчаянием.

– Возможно, решил, что вы не оцените его поступок.

Оценю ли я? Если бы я могла видеть и говорить, лежа под реанимационным колпаком, то категорически запретила бы Мэлу приближаться ко мне. Я потребовала бы, чтобы его выгнали и не пускали в стационар. Лучше умереть, чем знать, что парень отдает свою жизнь за меня.

Так и скажу ему. Немедленно!

– Постойте!
– окликнула меня проректриса.
– Прежде чем отругаете Егора за свершенное, поставьте себя на его место. Поймите его. И примите правильное решение... Вас проводить?

Вопрос ударился в захлопнувшуюся дверь.

Приемная пустовала. Видимо, секретарша ушла в столовую на поздний завтрак, упустив шанс лицезреть заплетающуюся походку и потрясенную физиономию дочери министра экономики.

Мэл... Если бы не он, я не сидела бы сейчас на диване, с горящими щеками и ералашем в голове. Я обязана ему жизнью.

Его родители... Их сын попал на операционный стол из-за меня. Их единственный сын...

Если бы не Коготь Дьявола, Мелёшин-старший с наслаждением придушил бы меня. Или нет, заставил бы почувствовать то, что испытал Мэл...

Почему парень не объяснил, почему молчал?

Потому что не надеялся, что пойму. Потому что знал, что никто не поймет. В этом мире не принято жертвовать чем-то, тем более жизнью. И ради кого? Ради слепой, ради дочери каторжанки. Ради тугодумной дурочки, коей я стала...

Мэл прохаживался по коридору возле ректората. Заметил меня и остановился.

Я приблизилась, чтобы изучить его - внимательно и придирчиво. Рядом. В пределах дыхания.

За день - год или больше. Контур лица задубел, возле глаз появились морщинки, над верхней губой чётче обозначилась впадинка. Раздался в плечах, или мне показалось. Другой наклон головы, и смотрит иначе. Раньше горел самоуверенностью и гонором, а теперь стал спокойнее, сдержаннее.

Не парень. Мужчина.

Несмело и осторожно я коснулась его щеки. Шершавая кожа, жесткая щетина. Это ведь Мэл. Немножечко другой. Взрослый. Чем-то похожий на профессора.

Он глядел на меня молча и вдруг, не сдержавшись, обнял. А я прильнула к нему как пиявка. К моей салфеточной половинке. Это о нем мечтало подсознание во снах.

– Я скучала... Очень...

***

– Ну, почему ты молчал?
– Эва поднимает голову и вздыхает: - Надо было объяснить... Сразу же.

Он видит в ее глазах нежность, боль, тревогу и... вину? Последнего Мэл боялся больше всего.

Все-таки проректриса рассказала Эве то, на что ему не хватило решимости. Он не сомневался: Царица - умная женщина, и ей хватило скудных улик, чтобы с живейшим интересом взяться за разгадку шарады. Пропитавшиеся кровью бинты, которые она заметила, держа за руку в машине скорой помощи и ласково уговаривая потерпеть, артефакт, упоминания о котором исчезли в веках, и невнятные слова, произнесенные спекшимися губами.

Хозяйка института - прекрасный дипломат и понимает, что в истории замешаны видные и известные фамилии. Она не станет болтать попусту о своем научном исследовании. Разве что поделилась выводами с Эвой.

Верны ли умозаключения проректрисы? Судя по ошарашенному виду Эвы - да.

Непонятно, что испытывает Мэл. Облегчение? Неловкость? Страх?

Какой вердикт вынесет Эва?