Sindroma unicuma. Finalizi

Притомившись, я предложила поменяться ролями и завязала Мэлу глаза шарфиком, чтобы испытать на тактильную стойкость. Он сперва скептически хмыкал и посмеивался, но вскоре эксперимент сорвался, потому что терпения Мэлу хватило ненадолго.

– У тебя выносливость ни к черту, - сообщила я, отойдя от налетевшего шквала.
– Нужно работать и работать над выдержкой.

– Хочешь стать моим тренером?
– обнял Мэл, зевнув. Выдохся, бедняжка. Впрочем, как и я.

Таким образом, тренировки с волнами вслепую вошли в ежевечернюю программу, а Мэлу привезли вторую коробку с книгами, и он занялся расчетами - строил графики, карябал формулы и приводил зависимости распределения волн в пространстве в форму, которую бы понял слепой. В общем, увлекся товарищ, а мои плечи ныли после отдачи, но в объятиях Мэла забывалось о боли.

В любой сказке найдется ложка дегтя. Пусть Мэл не заикался о ритуале, проведенном в стационаре, но к свалившемуся на меня счастью примешивалась вина за его жертву. Каждая свободная минута возвращала меня к разговору с Царицей, и на глаза наворачивались слезы. Я недостойна Мэла! Я не заслужила.

В порывах нежности моя забота вываливалась на него по разным мелочам. Мэл просыпался по утрам, а на столике ждал завтрак: кофе, как он любил, булочки, сливочное масло, омлет. Я же любовалась спящим Мэлом, каждой черточкой повзрослевшего лица, расслабленного во сне, каждой морщинкой. Любовалась его руками - сильными, способными держать руль, собирать икосаэдры и любить меня до потери памяти. Он казался мне произведением искусства.

Наверное, Мэл испытывал неловкость. После нескольких пробуждений он спросил грубовато:

– К чему это? Сюси-пуси всякие, кофе в постель...

– То есть?
– растерялась я.

– Эвка, если считаешь себя обязанной, забудь. Мне не нужны телячьи нежности. Не хочу, чтобы ты чувствовала себя виноватой.

Я открывала рот и закрывала, а потом рухнула в кресло и, захлюпав, расплакалась.

– Прости меня...
– где-то рядом извинялся Мэл, а я отпихивала его, закрывая лицо.

– Не хочешь - не надо. Уйди!

– Эвочка, я не хотел... Думал, что ты из чувства долга... Что расплачиваешься со мной...

Примирение вышло долгим. Мэла напугали мои слезы, а я не могла ничего с собой поделать. Плакала на его плече, а он обнимал меня, поглаживая, и успокаивал.

– Я хотела, чтобы ты...
– Ик.
– Хотела сделать приятное...
– Ик.
– Ты красивый...

– Я?!
– удивился Мэл.

– Да, - икнула опять.
– И еще ты - мой...

– Твой, - ухмыльнулся он.

На следующее утро меня разбудил аромат кофе.

– Просыпайся, засоня. Пропустишь всё интересное.

Мэл лежал в кровати, подперев голову рукой, и смотрел на меня. Если он думал таким способом выбить клин клином, то глубоко ошибся. Нет ничего лучше, чем начать день рядом с любимым человеком, пить с ним кофе из одной кружки, делиться булочкой, увозиться в яблочном джеме и слизывать его с губ Мэла. А потом облизать его липкие пальцы, а затем... затем забыть о завтраке напрочь.

Ну, и после горничные поменяли заново постельное белье.

Но однажды мои слезы не подействовали. Хуже того, я испугалась, что они всё испортили.

С отцом я не общалась. Да и зачем? Между нами было всё предельно ясно, а изображать любящую семью перед камерами будем, когда вернусь с курорта. По умолчанию наша договоренность осталась в силе: я получаю аттестат о висорическом образовании, родитель сообщает адрес матери.

Зато молчание семьи Мэла настораживало. Он не общался с родителями по телефону, не рассказывал сестре, как проводит дни. Возможно, Мелёшину-старшему хватало сухих рапортов охранников и отчетов врачей, но все же элементарный привет не мешало бы передать, тем более, маме.

Еще настораживало, что Мэл не притронулся к кредитной правительственной карте. Получив от администратора такую же карточку, что и моя, он задумчиво поиграл ею и отложил. За всё время реабилитации в Моццо он не прикоснулся к синему пластику с буквой "V".

Как-то я предложила сходить на концерт популярного заезжего певца, но Мэл отказался. Он предпочитал избегать мест, где требовались висоры.

К правильным выводам я пришла не сразу. Лежала ночами, пялясь в потолок, не в силах уснуть, пока не оформились беспокоившие меня мысли.

Мэл ушел из дома. Вернее, отдал родителям ключи от квартиры. Этим объяснялся переезд в общежитие. И еще Мэл отдал кредитки. Теперь у него нет денег.

Вот и всё.

Почему? Что произошло?

Что, что? Тупая голова!
– отругала себя.

Родственники Мэла не могли причинить вред из-за Дьявольского Когтя. Наверняка они мечтали выплеснуть на меня свой негатив и обвинить в трагедии, произошедшей с Мэлом. Или считали себя в достаточной степени аристократами, чтобы опускаться до слепой девчонки с гнилыми корнями. Наша семья справится и без вас, барышня, - посмотрели свысока Мелёшины и отвернулись. У Мэла получился серьезный разговор с родителями. Они высказали всё, что думают по поводу моей особы, а Мэл не разделил их мнение.

Мне были безразличны брезгливая снисходительность отца и его воспитательные методы. Наши родственные отношения всегда строились на договоренностях. Но за Мэла сердце болело, несогласное с тем, чтобы он разрывал из-за меня семейные связи.

Несколько дней я наблюдала за ним. Ему звонили друзья, в основном, Мак и Дэн, и Мэл, не стесняясь моего присутствия, смеялся, слушая их рассказы, и делился о том, чем занимается в Моццо. Почти в каждой его фразе звучало "Мы с Эвой...", "Я так и сказал Эве...", "Вчера ходили с Эвой...". Поговорив с друзьями, он пересказывал мне последние институтские сплетни.