Синтетический человек

– Горти...

– Я расскажу, Зи. Это очень просто. Он получил свое свидание. Отвел девушку в нежное маленькое гнездышко, которое он спрятал среди трущоб. Его было очень легко вести по пути, устланному примулами. В критический момент покоренное им сердце произнесло несколько тщательно подобранных слов о жестокости по отношению к детям и оставило его переваривать их, глядя на три пальца, которые она отрубила ему на память.

Зина снова посмотрела на его левую руку.

– Ох! Ну и урок! Но Горти - ты подготовился за одну ночь и день?

– Ты не знаешь, что я могу делать, - сказал он. Он завернул рукав. Смотри.

Она смотрела на коричневое, слегка волосатое правое предплечье. На лице Горти была глубокая сосредоточенность; его глаза были спокойными, а лоб гладким.

Какое-то мгновение рука оставалась без изменений. Внезапно волосы на ней шевельнулись - скорчились. Выпал один волос, еще один, маленький дождь волос, падавших на маленькие клеточки скатерти. Рука оставалась неподвижной и, также, как и на его лбу, на ней не было видно никаких следов напряжения, кроме полной неподвижности. Она была теперь голой и сливочно-коричневого цвета, который был типичным как для него, так и для Зины. Но - что это? Был ли это результат того, что она смотрела так сосредоточено? Нет, она была действительно бледнее, более бледной и также более тонкой. Ткани на тыльной стороне руки и между пальцами сжались пока рука не стала худой и узкой, а не квадратной и толстой, какой она была.

– Достаточно, - сказал Горти буднично и улыбнулся.
– Я могу восстановить ее за такой же промежуток времени. Конечно, кроме волос. На это потребуется два или три дня.

– Я знала об этом, - выдохнула она.
– Я знала, но я не думаю, что я когда-нибудь действительно верила... твой контроль над собой действительно такой полный?

– Вполне. О, есть вещи, которые я не могу делать. Нельзя создать или уничтожить материю. Я могу уменьшиться до твоих размеров, я думаю. Но я буду весить столько же, сколько и вешу, довольно много. И я не могу за ночь стать двенадцатифутовым гигантом; не существует способа, позволяющего набрать необходимую массу достаточно быстро. Но та работа с Армандом Блуэттом была проста. Тяжелая работа, но простая. Я уменьшил свои плечи и руки и нижнюю часть лица. Ты знаешь, что у меня все это время было двадцать восемь зубов? Я отбелил свою кожу. Конечно, на голове был парик, а что касается божественных женственных форм, об этом позаботились те, кого Эллиот Спринг называет "ремеслом большого бюста и искривленного торса".

– Как ты можешь шутить?

Его голос стал ровным, когда он сказал:

– А что я должен делать; скрежетать зубами каждую минуту? В такое вино нужно периодически добавлять пузырьков, дорогая, иначе много не проглотишь. Нет, то что я сделал с Армандом Блуэттом было только начало. Я собираюсь заставить его самого это сделать. Я не сказал ему кто я. Кей вне игры; он не знает, кто она и кто я или, кстати, кто он сам.
– Он рассмеялся; это был неприятный звук.
– Все, что я дал ему, это была мощная ассоциация с тремя давным-давно покалеченными пальцами. Она будет работать у него во сне. Следующее, что я с ним сделаю будет таким же хорошим и совершенно непохоже на это.

– Тебе придется несколько изменить свои планы.

– Почему?

– Кей не вне игры. Я теперь начинаю понимать. Она приехала в карнавал, чтобы повидаться с Людоедом.

– Кей? Но почему?

– Я не знаю. В любом случае судья последовал за нею туда. Она ушла, а Блуэтт и Людоед встретились. Однако, одну вещь я знаю. Гавана сказал мне судья панически боится Кей Хэллоувелл.

Горти хлопнул по столу.

– С ее неповрежденной рукой! Ох как чудесно! Ты можешь представить, что это должно было быть?

– Горти, дорогой - это совсем не смешно. Неужели ты не понимаешь, что с этого все и началось - что именно это заставило Людоеда заподозрить, что "Малышка" была не просто девочкой-лилипуткой? Ты что, не понимаешь, что Людоед думает, что ты и Кей это один человек, что бы ни думал судья?

– О, Боже.

– Ты запоминаешь все, что слышишь, - сказала Зина.
– Но ты не слишком быстро соображаешь, дорогой.

– Но - но - то, что тебя так избили... Зина, это моя вина! Это как если бы я сам это сделал!

Она обошла вокруг стола и обняла его, притянув его голову к своей груди.

– Нет, дорогой. Это ожидало меня, уже много лет. Если ты хочешь обвинять кого-то - кроме Людоеда - обвиняй меня. Это я виновата в том, что взяла тебя к себе двенадцать лет назад.

– Зачем ты это сделала? Я ведь никогда толком не знал.

– Чтобы уберечь тебя от Людоеда.

– Уберечь ме... но ты держала меня прямо возле него!

– Это было последнее место в мире, где он стал бы искать.

– Ты говоришь, что он искал меня уже тогда.

– Он ищет тебя с тех пор, как тебе исполнился один год. И он найдет тебя. Он найдет тебя, Горти.

– Надеюсь, что найдет, - проскрипел Горти.

Позвонили в дверь.

Последовала ледяная тишина. Снова прозвенел звонок.

– Я пойду, - сказала Зина, поднимаясь.

– Черта с два, - сказал Горти грубо.
– Сядь.

– Это Людоед, - вскрикнула она. Она села.

Горти стоял там, где он мог смотреть через гостиную на входную дверь. Изучая ее он сказал:

– Нет. Это - это - ну, кто бы мог подумать! Встреча старых друзей!

Он подошел к двери и распахнул ее.

– Банни!

– Пр... Извините ме... я могу здесь в...
– Банни не слишком изменилась. Она была немного круглее и может быть чуть-чуть застенчивее.

– О, Банни...
– Спотыкаясь выбежала Зина, споткнувшись о подол купального халата. Горти подхватил ее до того, как она упала. Они с Банни стали обниматься, как обезумевшие, раздавались их радостные восклицания на фоне голоса Горти, который с облегчением смеялся.

– Но дорогая, как ты нашла... Как хорошо, что... Я думала, что ты... Куколка моя! Я никогда не думала, что я...

– Хватит!
– проревел Горти.
– Банни, заходи и будем завтракать.

Испугавшись, она посмотрела на него своими круглыми глазами альбиноса. Ласково он спросил:

– Как Гавана?

Не отводя глаз от его лица, Банни нашла рукой Зину и ухватилась за нее.

– Он знает Гавану?

– Дорогая, - сказала Зина.
– Это Горти.

Банни бросила на Зину взгляд, как у кролика, вытянула шею, что бы заглянуть за Горти, и вдруг похоже поняла, что именно сказала Зина.

– Это?
– спросила она, показывая.
– Он?
– Она смотрела.
– Он и "Малышка", тоже?

Горти заулыбался.

– Правильно.

– Он вырос, - сказала Банни глупо. Зина и Горти зашлись от смеха, и, как это делал Горти когда-то очень давно, так Банни переводила взгляд с одного на другого, почувствовала, что они смеются с ней, а не над ней, и присоединила свое звонкое хихиканье к общему шуму. Все еще смеясь Горти пошел на кухню и крикнул оттуда:

– Ты все еще пьешь сгущенное молоко и пол чайной ложки сахара, Банни?
– и Банни начала плакать.