Ситуация на Балканах

Все последние ночи Пупырь никуда не ходил, лежал на койке с открытыми глазами, выспавшись за день, и время от времени принимался петь про какого-то батальонного командира, который был «ой начальник, командир» и «не спал, не дремал, батальон свой обучал». Иногда вставал и докрасна калил железную печурку, после чего снимал рубаху, сидел голый. За полночь возвращаясь домой, Глаша слышала его запах, от которого кисло и мерзко делалось во рту. Одно хорошо, что любовь у них кончилась. Пупырю не шибко-то нужна была бабья любовь. «Тебе, Глафирья, – всякий раз говорил он, когда Глаша возвращалась из прачечной, – заместо креста на могиле бак с бельем поставят…» И всякий раз ей становилось не по себе: глядишь, и впрямь креста не сколотят за то, что приютила этого сатану.

.Несколько ночей Глаша не ходила в свой подвал, спа-лац, в прачечной, на гладильном столе. И однажды под утро, вдруг проснувшись, решила: «Будь что будет, пойду в полицию».

Она знала, к кому идти.

Недели три назад Пупырь, потаскав Глашу за волосы, чтобы не упрямилась, напялил на нее чью-то беличью шубу – самую первую его добычу, которую до сих пор не удалось продать, заставил повязать сорванный с какой-то купчихи пуховый платок и силком выволок вечером на улицу – гулять, как все люди гуляют. Глаша шла с ним под ручку и ног не чуяла от стыда и страха. В каждой встречной женщине мерещилась хозяйка шубы или платка. А Пупырь важно вышагивал рядом в своем лаковом раздвижном цилиндре, в чиновничьей шинели с меховым воротником и орлеными пуговицами – настоящий барин; молол про город Ригу и про то, будто он, Пупырь, государю человек полезный, шубы ворует не просто так, а для будущей государственной пользы… Гуляючи, встретили человека с длинными бакенбардами, видными даже со спины. «Над сыщиками начальник, – кивнул на него Пупырь. – Меня ловит, крымза. Да хрен поймает…»

Тогда еще он не попался в облаву, внешности его Иван Дмитриевич не знал.

Глаша твердо решила идти в полицию, искать этого, с бакенбардами. Будь что будет… Но в тот вечер, когда решение уже было принято, вернувшись домой в первом часу ночи, она увидела, что Пупырь одевается, кладет в карман гирьку на цепочке. И обмерла: если он теперь кого загубит, это ей не простится. Нет, не простится! Не отмолишь греха.

Пупырь ушел, Глаша незаметно выскользнула за ним.

* * *

Иван Дмитриевич вернул Хотеку трость, тот вцепился в нее, но замахнуться уже не было сил, и язык по-прежнему не слушался. Яростно мыча, посол двигал из стороны в сторону плотно сжатыми бескровными старческими губами, словно намеревался плюнуть в лицо обвинителю.

– Как себя чувствуете, граф? – участливо осведомился Шувалов. – Не позвать ли доктора?

Хотек застучал тростью в пол, выпучивая глаза. Половица, в которую он бил, проходила под ножками рояля, глухое гудение рояльных струн наполнило гостиную.

Иван Дмитриевич смотрел на него с беспокойством: неужто удар хватил?

– Ничего, – продолжал Шувалов. – Сейчас поедете домой. Ляжете в постель, успокоитесь. Очень рекомендую горячую ножную ванну. А завтра поговорим. Если будете здоровы, завтра до полудня жду вас у себя… Конвой останется здесь. Вам он ни к чему, бояться некого.

Хотек опять замычал что-то нечленораздельное, но уже не яростно, а уныло и жутко, как теленок у ворот бойни, учуявший запах крови своих собратьев.

– Встретимся, как вы и предполагали, – сказал Шувалов. – Завтра до полудня… Только теперь уж вы ко мне пожалуете. – И повторил с наслаждением: – Завтра до полудня.

Певцов, ехидно скалясь, крутился возле Хотека, – шакал возле мертвого льва, разглядывал сложенные на верху трости желтые сухие руки: след укуса искал.

По знаку Шувалова адъютант с Рукавишниковым цепко, но почтительно взяли Хотека под мышки, подняли с дивана и повели на улицу. Посол упирался больше из приличия и в карету сел охотно. Лакей вскочил на запятки, кучер взмахнул кнутом. Стоя у окна, Иван Дмитриевич не без удовольствия проследил, как двуглавый габсбургский орел, украшавший спинку кареты, покосился, выпрямился и, переваливаясь по-утиному с крыла на крыло, подбито заковылял по Миллионной. Блеснули золотые перья и пропали в темноте.

– Ну-с, господин Путилин, – улыбнулся Шувалов, – австрийского ордена вам нынче не дождаться. Если имеете Анну, я буду ходатайствовать о Святом Владимире.

– У меня нет Анны.

– Не огорчайтесь, будет. И Владимир тоже будет. Дайте срок. Ведь с вашей сдачи мы получили на руки козырного туза. Посол-убийца! Надо же, а? Каков гусь? Вы, я думаю, не вполне понимаете, что это значит. Удача колоссальная! – Все больше распаляясь, Шувалов рисовал такую перспективу: Францу-Иосифу обещают покрыть дело забвением, не позорить его дипломатов, и России обеспечена поддержка Австро-Венгрии по всем пунктам внешней политики, даже на Балканах.

Дослушав, Иван Дмитриевич спросил:

– Выходит, убийство князя нам на пользу?

– Конечно, конечно, – подтвердил Шувалов. – В чем вся и штука.

– А допустим, ваше сиятельство, что вы заранее проведали о замыслах убийцы. Помешали бы?

– Как вы смеете задавать его сиятельству подобные вопросы? – возмутился Певцов.

– Не горячитесь, ротмистр, – миролюбиво сказал Шувалов. – Мы здесь втроем, и сегодня, такая ночь, что на десять минут можно и без чинов. Я, господин Путилин, отвечу вам честно: не знаю… – Но по глазам его Иван Дмитриевич понял другое: знает. Еще как знает!

– Превосходный план, – согласился он. – Но убийство иностранного атташе не может остаться нераскрытым. Кого мы назначим на место преступника?

Шувалов расстроился, как ребенок, у которого отняли новую игрушку:

– Да-а… Эта мысль не пришла мне в голову.

– Кого-нибудь найдем, – сказал Певцов. – Вон трое уже сами напрашивались.

– Верно, – ободрился Шувалов. – Кого-нибудь непременно найдем.

– Я найду, – пообещал Певцов.

– И будете подполковник. Я, ротмистр, не отказываюсь от своих слов.

«Счастливчик», – подумал Иван Дмитриевич. Почему-то государственная польза неизменно совпадала с его, Певцова, личной выгодой. Поднимаясь к подполковничьему чину, он уверенно вел за собой Россию к вершинам славы и могущества, а у Боева и поручика все получалось как раз наоборот.

Певцов напомнил про свидетелей, нежелательных в таком тонком деле, и Шувалов тут же порешил: сумасшедшего поручика из гвардии убрать, перевести в отдаленный гарнизон, к черту на кулички, а Стрекаловых запугать, чтобы пикнуть не смели; если же будут упорствовать, посадить в крепость.

– Впрочем, – заметил Певцов, – нам и не нужен подставной убийца. Зачем лишние сложности? Если будет судебный процесс, Вена может на него сослаться. Объявим, что князя убил его же собственный слуга. И скрылся. Дадим этому Фигаро рублей двести и сошлем на Камчатку… Да! – спохватился Певцов. – Отдайте-ка то письмо!

– Какое? – Иван Дмитриевич притворился, будто не понимает, о чем речь.

– Которое Хотек послал Стрекалову.

– Ах, это. Зачем оно вам?

– Снимем копию и пошлем Францу-Иосифу, – объяснил Шувалов. – Пускай почитает.