Сказ о Владе-Вороне

— Вон!.. — прошипело дымное облако, вмиг разъяренным Баюном обернувшись.

Взвизгнула Ки-цу-нэ и кинулась в чащу, лишь коса сверкнула язычком пламени. Волк и кот за ней рванули, а Влад и хотел поначалу их остановить, но лишь рукой махнул: в своем праве они были, да и сам он мог бы принять участие в преследовании, но не пожелал. Как и Змей Горыныч, развалившийся на поляне возле костра и храпевший во все три луженые глотки.

…Скрываться дальше они и не думали: и так навели шороха по всему лесу. Летели над морем лесным, и никто им препоны не чинил. Всего раз попытались напасть на них огненные змеи-птицы, да стоило Змею Горынычу лишь дыхнуть в их сторону, поднялись ввысь и исчезли.

Бесчисленные рати луней, воздушных змеев и невесть еще какой дряни — даже лягухи жирные синие и какие-то многоножки просматривались — сгрудились на небольшой полоске земли меж берегом лесного моря и границей земель восточных. Стояли и смотрели.

Опустился Змей Горыныч, Волка и Баюна из лап выпустил. Влад рядом с ним на землю спрыгнул, еще в воздухе человеческий вид приняв. После бегства Ки-цу-нэ заснуть он так и не смог, но не ощущал сейчас сонливости. Наоборот, по телу вместо крови несся огонь, сердце заходилось в груди предвкушением, но отнюдь не скорой схватки, а чего-то пока не распознанного.

— Ну и что делать станем? — поинтересовался Волк.

— Чай, всех луней согнали, — усмехнулся Баюн. — Мне, конечно, лестно такое уважение, но и шкурка дорога.

— Цыц! — прикрикнул на них Змей Горыныч. — Один на один сражаться будем.

— Ага… как же, — проворчал Баюн. — Вызвать поединщика рассчитываешь? Я тебя огорчу: такое разве лишь с западными драконами, у которых мозгов с орех, а хитрость вся в рыцарских былинах затерялась, да с печенегами срабатывает. У этих ментальность не та: все скопом на одного набрасываются и зазорным подобное не считают.

— Ментальность… — передразнила правая голова Змея Горыныча. — Вы гляньте, какие слова наш рассказчик знает.

— У Сварога подцепил, больно он до щец Яги Ягишны охочий, вот и спускается из Прави иногда, — заметил Баюн.

Влад отер лоб. Вроде и утро прохладой дышало, и ветерок резвился, а пот катился с него градом.

— Что? Нехорошо тебе? — поинтересовалась левая голова Змея Горыныча.

— Не так уж… — вздохнул Влад, — только чувствую, словно в груди сверкает осколок ясного солнышка, и жар от него почти невыносимый.

— То папоротник-цвет с тобой говорит, да ты не разумеешь, — молвила срединная голова Змея Горыныча. — Когда началось?

— Еще ночью.

— Значит, сказала-таки плутовка рыжая кое-что важное, — сказал Волк. — Не могла не сказать, раз ты условие ее выполнил.

— Только я не понял… — проронил Влад.

— Значит, сиди и вспоминай, — распорядился Змей Горыныч и, поразмыслив, добавил: — В битву не лезь.

— Да разве ж можно мне вас одних оставлять с врагами сражаться?.. — возмутился Влад. — Я в сторонке стоять не буду!

— Не просто так ты здесь обливаешься потом. Почитай, ты нас всех спасти можешь, но никак не дотумкаешь как, — сказал Баюн. — Потому сиди и думай!

Влад тяжело вздохнул и решил не спорить. Выбрал он одинокий валун, сел на него и принялся вспоминать ночной разговор. Змей Горыныч тем временем все же отыскал себе поединщика. Вышел против него золотой лунь с глазами навыкате и с синей гривой. Длинное извивающееся тело держали короткие кривоватые лапки. Баюн аж фыркнул, да только слабым лунь совсем не выглядел: рот от зубов не закрывался. Взлетели они, биться начали. То Змей Горыныч верх возьмет, то лунь. Голова аж кружиться начала от того, как они по небу носились.

— Ты не за ними следи, а думай, — посоветовал Волк, а Баюн, приняв дымчатое кошачье обличье, под руку подвернулся и замурлыкал:

— Ты расскажи, что именно говорила плутовка, авось и поймешь.

— Да много о чем, — прошептал Влад. — Сказывала, будто сумеем мы с ней рука об руку войти в императорские покои и править.

— Вот ведь… — прорычал Волк и грязно выругался, — все же сколько стран ни исходи, а бабы везде одинаковы.

Видно, сильно разозлила его Ки-цу-нэ, раз он до сих пор не успокоился.

— Вот как… — мурлыкнул Баюн. — Но раз так, вряд ли император действующий не сопротивлялся бы, не находишь? Сдается мне, рать он нагнал бы не меньше, мы же вряд ли помогли бы.

— Ки-цу-нэ о вас и не заикалась, но…

— Ну же, продолжай!

— Папоротник-цвет все запоры отпирает, — пробормотал Влад и нахмурился, повторив почти слово в слово: — Преграды — не преграды, стены — не стены. Все неважно, если действительно пройти хочешь…

— Вот так! — торжествующе мяукнул Баюн, но Влад уже не слушал его, глянул на валун, руку к его поверхности прижал, а та вдруг засветилась алым светом и утонула в камне по запястье, словно в воде.

Посмотрел Влад на армию восточную и с усмешкой произнес:

— Преград нет. А ведь действительно.

Тотчас сорвался он с камня и исчез.

Глава 7

Горенка вроде и обыкновенной была, а чудной. То тут, то там натыкался Влад взглядом либо на орнамент замысловатый, либо на вазу фарфоровую. Может, и красивую, да только зачем она нужна с рост отрока величиной — разве лишь в углу стоять и пылиться? Кстати, о пыли. Ее вроде и не было, но вот в лучах света, из окна падавшего, она мерцала и кружилась, будто в танце. На широком подоконнике стояла серебряная клетка с золотым соловьем. Зачем, если в саду живые поют сладкоголосо?

Сам император выглядел чуть ли не отроком, едва-едва переступившим порог юношества, смазливым сверх всякой меры, с лицом беленым и глазами размалеванными. Облачен в одежды, скорее сарафаны девичьи напоминающие, чем наряд мужской, с рукавами широкими. Волосы его — цвета воронова крыла и длиной едва ли не до пят — были уложены в замысловатую прическу, из которой торчали спицы с закруглениями на концах и боги лишь разберут что еще.

— Так ты и есть тот самый дракон? — подивился Влад, не сумел сдержать ухмылки и скрестил руки на груди.

В черных глазах заискрился гнев, ожег нежданного гостя и исчез бесследно.

«Лунь, — напомнил самому себе Влад. — Вот же пропасть».

— Не веришь?

Влад пожал плечами. Да нет, не верить не вышло бы: благодаря папоротнику-цвету, кипящему в крови, он мог оценить и подвластную восточному императору мощь, и его до времени скрытый облик. Однако мнить это разряженное и размалеванное нечто кем-либо равным себе не выходило тоже.