«Сказание» инока Парфения в литературном контексте XIX века

Очень важным для Муравьева оказывается нравственный облик автора паломнического сочинения. Среди новейших путешественников писатель отдает предпочтение Григоровичу-Барскому, который, с точки зрения Муравьева, «в нравственном отношении превосходит всех». В числе других паломников нового времени Муравьев выделяет иеромонаха Мелетия, к заслугам которого относит ясность и четкость описаний иерусалимских святынь, использование местных рукописей и преданий наряду с новейшими трудами западных путешественников, Суханова и Барского.

Последующие писатели-путешественники в Святую Землю не удостаиваются благосклонного внимания Муравьева. Упрекнув Дашкова в краткости его очерка и обращая внимание читателей на свой труд, Муравьев заканчивает «Обзор» фразой: «Наконец, после жестокой десятилетней борьбы греков с Империей Оттоманской привел и меня Господь посетить живоносный и искупительный гроб Его, видеть бедствие и упадок сей великой святыни и описать ее по мере слабых моих сил» [83] .

Очевидно, что Муравьев считал себя в той или иной степени продолжателем традиционного паломнического жанра, однако литературная общественность явно противопоставляла книгу Муравьева древним хожениям, которые имели совершенно другой характер: «Почти все, что прежде и ныне писано об Иерусалиме русскими, состоит или из сухих топографических подробностей, или из благочестивых возгласов и рассказов. Читаете Коробейникова или Мелетия, и нисколько не одушевляется перед вами св. место страстей Господних» [84] . В этой связи интересен фрагмент статьи в «Отечественных записках», где Муравьев назван писателем «нового» времени, художественные задачи которого уже не соотносимы с древним паломником, а «Путешествие» рассмотрено в контексте жанра, принадлежащего западноевропейской традиции [85] .

83

Муравьев А. Н. Путешествие… С. 60.

84

[Б. п.] Путешествие к Святым местам // Телескоп. 1832. Ч. XI. С. 252.

85

[Б. п.] Путешествие ко Святым местам в 1830 году // Отечественные записки. 1840. Т. XI. С. 11.

Писатель нового времени руководствовался критерием «пламенного сердца», а читатель требовал от паломнического произведения «чудес, поэзии, огня, жизни и красок», т. е. художественности. Предпочтение критики оказывалось прежде всего на стороне живописного путешествия, где благочестие пилигрима не затмило бы поэтического переживания. Пример такого сочинения явила книга Шатобриана [86] .

Повествовательная манера Муравьева в восприятии современников ассоциировалась в первую очередь со стилем французского писателя. Сопоставление «путешествий» Шатобриана и Муравьева, несмотря на различие религиозных переживаний обоих авторов, появляется уже в первых критических отзывах на книгу Муравьева. Свою зависимость от Шатобриана осознавал и сам автор «Путешествия». Встретившись во время своего паломничества с Ж. Ф. Мишо, Муравьев писал: «Он и г. Шатобриан приятно завлекают читателей в Святую Землю, и книги их суть истинное сокровище для путешественников на Восток, ибо пламенное чувство оживляет рассказ их» [87] . Характерно, что Муравьев приветствовал то «пламенное чувство» французского писателя, которым и сам был наделен в высшей степени.

86

Chateaubriand F. Itin'eraire de Paris `a J'erusalem… et de J'erusalem `a Paris… Vol. 1–3. Paris, 1811. Шатобриан Ф. Путевые записки из Парижа в Иерусалим и из Иерусалима в Париж / Рус. перевод И. Грацианского. Т. 1–3. СПб., 1815–1817; Шатобриан Ф. Путевые записки из Парижа в Иерусалим и из Иерусалима в Париж / Рус. перевод П. И. Шаликова. М., 1815–1816. Т. 1–3.

87

Муравьев А. Н. Путешествие… С. 262.

Параллель Муравьев — Шатобриан поддерживалась на официальном уровне. В этой связи любопытно свидетельство Н. С. Лескова о том, что отрывки из «Путешествия» гимназисты заучивали наизусть, а в старших классах «задавали писать сравнения между Муравьевым и Шатобрианом, причем, — вспоминает Н. С. Лесков, — конечно, для хорошего балла требовалось, чтобы Шатобриан был как можно ниже поставлен в сравнении с Муравьевым — «русским Шатобрианом» [88] .

Сравнение Муравьева с Шатобрианом основано главным образом на сходстве эстетических взглядов обоих авторов. Для Муравьева, как и для Шатобриана, критериями прекрасного являются изящество, эстетическая гармония. Он находит их не только в христианских храмах. Во время продолжительного своего странствования Муравьев, помимо Святой Земли, побывал в Египте и Греции, путешествовал по Нилу и Средиземноморью. Столица Египта с «ее дивными мечетями и бесчисленными минаретами» вызвала у него восторг, а окрестности Трои — ассоциации с песнями Гомера.

88

Лесков Н. С. Синодальные персоны. Период борьбы за преобладание (1820–1840 гг.) // Исторический вестник. СПб., 1882. Т. 10. С. 406.

Конечно, более всего гармонии Муравьев ожидал в Иерусалиме «между святынею самих мест и святостью обрядов, напоминающих великие события». Но здесь его нередко ждало разочарование, ибо воображение представляло величественное здание Воскресенского собора, а в реальности перед ним вставала «нелепая громада зданий, пристроенных к храму и со всех сторон обезобразивших наружность его до такой степени, что по одному только входу можно отличить оный от прочей груды строений» [89] . Пребывая в храмах и монастырях Палестины, Муравьев, как видно из текста его «Путешествия», старается не останавливать внимание ни на «безобразно пристроенном» к церкви Обретения Креста католическом монастыре, ни на «безобразно прислоненном» к часовне Св. Гроба приделе коптов, ни на «убогих» приделах армянской церкви.

89

Муравьев А. Н. Путешествие… С. 175.

Напротив, богатое внутреннее убранство соборов, изящество алтарей, «картины лучших художников», украшающие преимущественно отделанные с большим вкусом католические церкви, привлекают автора «Путешествия». В этой связи показательно описание ценностей католического монастыря Благовещения в Назарете: «Великолепная картина, отличной, но неизвестной кисти, изображает над самым престолом благовещения дивное событие сего святилища <…> Я никогда не видал ничего совершеннее сей картины, которою восхищаются все пришельцы Запада, и, пораженный ею во мраке пещеры, в священном ужасе мечтал быть свидетелем самого события. Хотя есть еще несколько картин в храме, примечательных по своей живописи <…>, ни одна из них не может сравниться с первою. Изящные произведения художников Запада имеют особенное достоинство в диких краях Востока, перенося на миг странника из земли варварства в благословенное отечество искусств» [90] . Неудивительно, что очарование «роскошной картины» Константинополя, «величие» и «краса» Иерусалима исчезают для автора «Путешествия», как только он видит мрачные улицы, смрадные закоулки, безобразные здания, разрушающие гармонию живописного пейзажа.

90

Муравьев А. Н.

Путешествие… С. 240.

В поэтизации религиозного чувства, в формах его художественного выражения Муравьев во многом следовал за своим французским предшественником. Но не только общий эстетический взгляд на христианские святыни сближает Муравьева с Шатобрианом: налицо сходство целей их странствований. «Блестящий век рыцарства» всегда сильно действовал на воображение Муравьева и неизменно ассоциировался у него с землей Палестины. Война России с Турцией 1828–1829 гг., участником которой был Муравьев, лишь усилила в нем воспоминание о крестовых походах и битвах, но не исчерпала «пылкого влечения» автора «Путешествия» к рыцарским подвигам: «…я хотел, — пишет Муравьев, — посетить священные места, возбуждавшие благочестивое рвение рыцарей; и часто мой паломнический посох стучал по их могилам, которые они изрыли себе богатырским мечом в Святой Земле» [91] .

91

Муравьев А. Н. Битва при Тивериаде. Киев, 1874. С. 10.

Подвиги крестоносцев, когда-то описанные Муравьевым в «Битве при Тивериаде», занимают в «Путешествии» особое место. Средневековые рыцари оказываются родственными душами путника. Они, пожалуй, единственные, кто может воодушевить героя, развеять его одиночество. Описания следов рыцарства сопровождаются в «Путешествии» пространными сентенциями: «Мне отрадно было встретить в столь дикой пустыне память крестоносцев, сих бурных выходцев Европы, увлеченных воображением пылким в бесприютную чужбину, и по следам которых я столь же пламенно стремился в Палестину. Сходство чувств, та же цель, те же места и сверх того одиночество, все сие сроднило меня с пустынным прахом Балдуина! И я в степях Аравии, скитающийся русский, с невыразимым участием, стоял над забытою могилою сего некогда славного короля франков, грустно размышляя, что и в сей безлюдной пустыне, где ветры заметают след человеческий, — витязи всех веков, всех стран и народов, отовсюду приходили класть свои кости, наполнять славную пустоту степи!» [92] В тексте «Путешествия» подобные «рыцарские» фрагменты встречаются часто [93] . В них вполне ощутимо желание автора создать некий романтический образ. Тема рыцарства проявляется в описаниях тех исторических мест, которые связаны с памятью крестоносцев, прежде всего могил их вождей — Готфрида и Балдуина [94] . В реальной жизни Муравьев старался походить на лирического героя своего стихотворения «Паломник»: «Я принял крест, я посох взял, Меня влечет обет священный…». Это стремление предстать перед литературной общественностью в образе странствующего рыцаря было не только вполне осознанным, но и демонстративным: перед тем, как отправиться в странствие, Муравьев прислал в «Московский телеграф» упомянутое стихотворение.

92

Муравьев А. Н. Путешествие… С. 136.

93

Двадцать лет спустя после первого путешествия Муравьев вновь посетит Иерусалим, но воспоминания о рыцарских временах уже не будут тревожить его воображение. В «Письмах с Востока», адресованных митрополиту Филарету, Муравьев признавался, что «рыцарские века», которые он описал «в первом пылу молодости», впоследствии не волновали его.

94

Кроме того, третье издание книги Муравьева вышло с приложениями: «Орден рыцарей Св. Гроба», «О обрядах, с какими посвящают рыцаря Св. Гроба, когда он лично присутствует».

Автор «Путешествия» прекрасно осознавал исключительность своего положения в светском обществе, ибо «первый из светских людей начал вещать о таких вопросах, которыми до него светские люди не интересовались и не умели за них тронуться» [95] . По словам священника П. С. Казанского, «главное достоинство и заслуга» Муравьева как духовного писателя «заключается не столько в достоинстве самих сочинений, сколько в том влиянии, какое имели эти сочинения на русское общество» [96] . Рассказ автора «Путешествия» о палестинских святынях пробудил в обществе интерес к духовному чтению. Муравьев чувствовал, что именно может привлечь читателя, принадлежащего к так называемой «образованной» публике.

95

Толстой М. В. Памяти А. Н. Муравьева // Душеполезное чтение. 1874. № 11. С. 2.

96

Душеполезное чтение. 1877. № 3. С. 366.

Нельзя забывать и тот очевидный факт, что автор «Путешествия» был известным церковным деятелем, которого «слушали патриархи и митрополиты», а популяризация «Путешествия» стала государственно-просветительской задачей с 1832 по 1848 гг. По мнению Н. С. Лескова, официальная популяризация «Путешествия» негативно сказалась на литературном имени Муравьева, так как книга буквально «насаждалась» в школьной среде. Лесковское неприятие Муравьева как человека и как писателя отражено в статье «Синодальные персоны».

«Путешествие по Святой Земле» А. С. Норова, вышедшее в свет в 1840 г., по словам современника, «значительно ослабило» впечатление от книги Муравьева. Норов явил собой тип «ученого» путешественника. И хотя один из рецензентов назвал Муравьева «не только путешественником, но и ученым…» [97] , речь в данном случае шла скорее о поэтическом восторге, богатом воображении автора, нежели о его учености. По замечанию Н. Г. Чернышевского, «существенное различие» между сочинениями Муравьева и Норова заключалось в том, что «Путешествие к святым местам» было прочитано с удовольствием, как отчет в благочестивых впечатлениях образованного русского писателя, возвышающегося часто в благоговении своем до истинного красноречия; «Путешествие по Святой Земле» и «Путешествие по Египту и Нубии», отличаясь теми же достоинствами, тем же красноречием, тем же благочестивым одушевлением, заняли, сверх того, почетное место в ученом отношении между всеми сочинениями по этому предмету <…> как произведение исследователя, самостоятельно поверяющего, объясняющего, дополняющего результаты, которых достигла наука» [98] .

97

[Б. п.] Путешествие ко Святым местам в 1830 году // Отечественные записки. 1840. Т. XI. С. 12.

98

Чернышевский Н. Г. Путешествия А. С. Норова // Чернышевский Н. Г. Полное собрание сочинений: В 15 т. Т. 2. М., 1949. С. 520–521.