Скажите, почему… Практика телеинтервью и телерепортажа

Вот так всё и происходило в нашем фильме «Суровая осень», посвящённом битве за Москву. Со съёмочной группой мы отправились на последний рубеж обороны, в посёлок Луговая. Посёлок фашисты захватили, но пробыли в нём всего несколько суток – грянуло 6 декабря 1941 года, день нашего контрнаступления. Помнят ли в Луговой это время? Помнят, да ещё как! Галина Николаевна Антипина показала нам окно в своём доме. Окно, в котором сохранилось… пулевое отверстие! «Не может быть! Вы что, ни разу ремонт не делали?» «Много раз, но мама моя когда-то наказала: вот это стекло – не трогать. Пусть память останется о страшной осени, о тех, кто нас освобождал».

А вот двор Полины Сергеевны Скляр, она была совсем девчонкой в том 1941-м, но… «Глаза закрою – и он передо мной стоит, этот танкист. А было как? Когда наши отступали, один танк возьми и завались – вот там, на крутой обочине, видите? Ребята и так и этак – не могут поднять, а тут немцы подпирают. Командир говорит: уходите, а я здесь останусь, нельзя машину бросать. А ведь морозище какой стоял! Зашёл к нам погреться, сидит, а бабушка наша посмотрела в окно и говорит: так вот же военные опять здесь. Он глянул – немцы! Что было делать? Мы его скорее в подпол затолкали, где картошка была. И как раз эти и входят. Прямо у нас все эти дни и «гостили». А он там был, мы ему украдкой есть-пить давали». – «Неужели этот подпол и сейчас существует?» – спрашивает Инна. – «Показать? Пошли в дом».

Я мигаю оператору, но он и сам понимает, что камеру уж никак нельзя выключать. Полина Сергеевна отодвигает половичок, тянет за кольцо, из подпола стремглав выскакивает невесть как попавший туда котяра. «На всякий случай танкиста мы картошкой укрыли», – вспоминает Скляр. «А не страшно было, ведь если бы его обнаружили, вам точно было бы не сдобровать», – говорит Инна. – «Вот и танкист, когда прощался, так говорил. И обещал – жив буду, после войны приеду». – «Приехал?» – «Нет, не приехал, – вздыхает Полина Сергеевна и повторяет. – Вот закрою сейчас глаза и вижу его. Высокий, чернявенький…»

Жизнь, настоящая жизнь нужна на экране. А не рассказ о жизни. Ну, скажите на милость, что было бы, запиши мы это интервью в формате «говорящей головы» на нейтральном фоне?

В том же фильме «Суровая осень» есть и беседа с ветераном Виктором Ивановичем Наумовым. Когда мы с ним созванивались, он поначалу решил, что беседа эта состоится у него дома. «Да нет, извините, лучше поговорить прямо там, в посёлке Белый Раст, мы заедем за вами». – «Так это же здорово!» По дороге ветеран пытался рассказать про бои в этом самом Белом Расте, но Инне удавалось каждый раз сворачивать разговор на что-нибудь другое. Будущим журналистам это надо иметь в виду – собеседник ваш может «выговориться», а потом, в момент записи, у него невольно сработает «про это я уже рассказывал», и самое главное окажется за кадром.

И вот окраина Лобни, просторное поле, под наклоном поднимающееся к церкви с высоченной колокольней. Осенняя тихая теплынь, над маленьким прудом вьются стрекозы… А 8 декабря 1941 года, в тот день, когда морская стрелковая бригада штурмом врывалась в посёлок Белый Раст, морозы стояли трескучие, всё было белым-бело. «Нас выстроили, сказали, что приказа к отходу не будет, – рассказывает Виктор Иванович. – Вот от того лесочка начали мы идти. Как снег скрипел под ногами – наверное, в Москве было слышно. Каски сняли, надели бескозырки, ленточки на холоде задубели – до сих пор слышу хруст этих ленточек. Немцы такой огонь открыли… Оглядываюсь – неужели уже столько убитых? А это не только убитые, это на снегу чернеют сброшенные бушлаты. И тут мы кинулись вперёд, во весь рост, с криком «Полундра!» Виктор Иванович перемещает центр тяжести на здоровую ногу, палку берёт наперевес…

Ветеран Наумов и Ермилова на месте сражения

Запись эту мы делали в 2011 году, фильм спешили показать к 70-летию битвы под Москвой. Тогда Виктор Наумов был единственным, кто ещё остался в живых из участников этой атаки.

А в 2013 году и его не стало…

Набираю эти строки и думаю – скоро очередная годовщина битвы под Москвой. Надо бы пробить где-то, хоть по какому-то каналу повтор фильма. Надо, чтобы нынешнее поколение зрителей услышало хруст этих ленточек, ощутило боками холодную картошку в том самом погребе…

В книге «Живой репортаж» (2010 год) я рассказывал и ещё об одном «интервью на месте события», это уже другой документальный фильм, он называется «В тот день, когда окончилась война». На этот раз Инна Ермилова берёт интервью не в пригороде Москвы, а в пригороде Берлина, в неприметном двухэтажном здании бывшего военно-инженерного училища. Прямо в зале, где на стыке 8-го и 9-го мая была подписана капитуляция, ветеран войны Александр Иванович Пеньшин, он тогда служил в подразделении охраны, рассказывает о том, как ему запомнилось это событие. И при этом перечисляет массу любопытных подробностей – и то, как Константин Симонов «украл на память» ручку, которой Кейтель подписывал капитуляцию, и то, как Георгий Жуков прочитал телеграмму, пришедшую из Москвы в ответ на депешу с текстом Акта о капитуляции: «Вот и считайте 9 мая днём Победы. И. Сталин».

Тут бы и закончить с примерами, читателю и так ясно, что человек, рассказывающий о том или ином происшествии на месте этого самого происшествия, выглядит куда интереснее, убедительнее, чем тот же человек, вспоминающий о событиях у себя дома или у вас в студии.

Но всё-таки – ещё одно такое интервью, удивительным образом повлиявшее на судьбу самого интервьюера.

Дело было лет 15 назад, я тогда был Главным редактором телекомпании «Полюс», которая выпускала детские информационные передачи «Сорока», «Короче говоря», «Ступеньки». А в передачах этих, представьте себе, ведущими и авторами репортажей были сами дети. Ребят мы набирали по конкурсу, учили технике речи, обращению с микрофоном, искусству задавать вопросы и прочим премудростям нашего ремесла. И была среди них Татьяна Забабахина, девушка тихая и не по годам серьёзная. Вот ей я и поручил взять интервью у московского школьника, который совершил, в общем-то, поступок если не героический, то довольно смелый. В те годы бомжи, то есть люди без определённого места жительства, встречались на улицах столицы куда чаще, чем сейчас. А с наступлением холодных ночей скрывались в подъездах домов, выбрав себе укромное местечко где-нибудь на лестнице. Так вот, десятилетний мальчишка, вечером зачем-то забравшийся на крышу дома, почувствовал запах палёного. Бросился обратно на лестницу и увидел, как на ступеньках валяется человек в горящей куртке. Очевидно, бомж этот пытался согреться – и не только при помощи тёплой батареи. Потом закурил, выронил сигарету, да так и прикорнул. Таня, хорошо усвоившая наши уроки – о событии рассказывать на месте события! – начала запись прямо на той самой крыше. «Ну, да, я здесь стоял, потом чувствую – чем-то тянет, да так сильно, побежал и…» – «Куда побежал, покажи… вот в эти двери? А на какой ступеньке ты его увидел?» – «На площадке этой. Ну, и начал тушить». – «Как тушить? Чем?» – «Да прямо ладонями хлопал, хлопал». И школьник показал свои руки, одна из которых перебинтована от пальцев до локтя. «Обжегся сильно?» – «Мама в травмпункт отвозила». – «Может быть, варежками надо было действовать?» – «Да я про них забыл совсем, он же горит, ну, и как тут быть».

Словом, репортаж получился на славу, и, монтируя передачу, я не пожалел для него времени.

И вот прошло много лет, Таня закончила журфак, вы частенько видите её в качестве постоянной ведущей передачи «Дежурная часть», только теперь она стала Татьяной Петровой. Кто знает, может тот репортаж и вывел её на нынешнее амплуа.

Кстати, о происшествиях, которые то и дело выплёскиваются из специализированных рубрик, передач и заливают всё пространство новостей. Корреспондент приезжает на место события, с торопливым напором выпаливает, что тут приключилось. И даёт нарезку коротких интервью со свидетелями. Почему-то свидетели эти, как правило, ничего по делу не рассказывают, от них оставляют только: «Я иду, а тут как шандарахнет. Какой ужас!» «Мы с подругой гуляли, ничего такого не думали, вдруг – началось. Подруга в шоке». То есть по установившемуся глуповатому стандарту свидетели нужны только для того, чтобы взвинтить эмоции. Ну, да – суть события уже рассказана корреспондентом. Зритель, естественно, оказывается в некотором недоумении, он-то ждал от этих людей интересных деталей, объясняющих, что же там произошло на самом деле.

Знаете, я не могу понять, откуда взялись на телевидении вот эти самые стандарты, или, как сейчас принято выражаться, «форматы».

Вот идёт передача или фильм (который, большей частью, тоже является обыкновенной передачей, но по соображениям престижа или по финансовым соображениям назван фильмом). Журналист записал, предположим, пять человек, каждый из которых даёт свою оценку определённому событию или явлению. Запись, как правило, сделана без вопросов, без присутствия корреспондента на экране; поистине – говорящие головы. Что дальше? Вот журналист сидит за столом в редакции, на ноутбуке набраны пять текстов. Дать их подряд, в той или иной последовательности? Ну, скажут, какой же это фильм, это просто пять записей и ничего более. Прилепить сюда какие-то подходящие к смыслу картинки, найти соответствующую хронику? Может, это немного украсит, но положение не спасёт. А, впрочем, чего тут голову ломать, есть же общепризнанный шаблон, вот по нему и рисуй. И журналист нарезает все пять интервью на кусочки, потом эти кусочки перемешивает, да ещё радуется: здорово получилось! Сначала одна тема, её все пятеро обсуждают, потом вторая, и опять идёт нарез всех пятерых «голов», потом третья тема, четвёртая… Ну? Так же логичней! И ленточка, вроде, интересней смотрится.

Вы, конечно, десятки раз видели подобный «формат», сейчас все фильмы скроены только таким образом.

Беда только в том, что даже нашинкованные и присыпанные видеокадрами, говорящие головы остаются говорящими головами. Но теперь слушать их не только скучно, но и просто трудно. Человек начинает развивать свою мысль, а голову р-р-раз – и отрубают, дальше даётся другая голова, да ещё в промежуток всовывается авторский текст. Когда мы слушаем рассказ того или другого человека, мы настраиваемся на его логику, на его ритм речи, даже на его жесты. Начинаешь переключаться на другого человека, а тут тебе третьего подсовывают. Если уж вы хотите столкнуть два-три мнения по тому или иному вопросу, логичнее было бы просто-напросто пригласить в студию всех пятерых героев и устроить дискуссию. Правда, вам скажут: дискуссия – она дискуссия и есть, а вы зачем-то это фильмом назвали.