Сказка в дом стучится

— Хочешь правду? — спросила я тихо просто так, чтобы мысль оформилась наконец в слова. — Я тобой восхищаюсь. Это поступок сильного мужчины — взять на воспитание чужого ребёнка. Вон некоторые от своих собственных отказываются… Арсению повезло.

— Не думаю. Я так не думаю, — повторил Валера с расстановкой. — Я бы с удовольствием нашел ему приемную семью, где бы его любили. Здесь из него вырастят очередного избалованного балбеса. Если у тебя есть кто на примете, я готов отдать ребёнка с содержанием.

— Ты что, с ума сошёл? — не смогла я удержать голос на шёпоте, которым Терёхин со мной говорил. — Он же тебя папой зовёт.

— И что? Проблема, что он никого не зовёт мамой. Это и Никитина проблема. С Наташей он вырос бы нормальным. Зачем делать ещё одного ребенка уродом? Зачем?

— Валера, ты себя слышишь вообще? — снова вопрошала я непростительно громко.

— Я себя слышу, — отчеканил он тихо и зло. — Только больше меня никто не слышит. Я прекрасно отдаю себе отчёт в своих родительских возможностях. Мой отец тоже был никаким родителем. Только не признавался в этом даже самому себе. Одну затыкал деньгами, чтобы отстала. Другого заваливал работой, чтобы не дурил. Мне не нужно было жениться на Наташе. Этот ребёнок не должен был вообще рождаться. Я не был готов к отцовству в двадцать пять. В тридцать пять я тоже не был готов. Кому-то дети действительно противопоказаны. Может, вы с Марианной и не дуры, что не хотите семью. Я тоже не хотел. Мне ее навязали, и я не справился ни с ролью мужа, ни с ролью отца, что куда страшнее. И я не знаю, что делать. Я меняю нянек, как перчатки. Они все никакие. Геля, нынешняя, она, конечно, золото, но близко не может заменить ребёнку мать. Ее оболтусу уже двадцать. Она в бабушки Сеньке годится, а у молодых другое на уме, сама понимаешь. Я проиграл эту игру. И не уверен, что мне нужно играть в отца дальше.

— В плане? — я наконец-то открыла глаза и проснулась окончательно. — Что, значит, не нужно?

Мне точно нужно включить внутренний переводчик — я Валерия Витальевича и после стопки виски не понимаю…

Глава 14 "Валеркин муравейник"

— А то и не нужно… Про Сеню я тебе сказал. Ему нужна другая семья, пока не поздно, а Никите…

Валера отвернулся к окну, закрытому жалюзи. Не хотел смотреть мне в глаза. Поднял подбородок так высоко, точно запрокидывал голову, чтобы осушить рюмку до дна. Похоже, он выпил весь преподнесенный ему жизнью яд и у него началась агония.

— А Никита пусть катится к деду, раз так хочет, — Валера принялся перебирать пальцами полоски жалюзи. — Большой, сопли вытирать не надо. Дед справится. Хочет, пусть едет.

Нет, он не сгорбился. Держался прямо и не собирался утыкаться носом в свернутое одеяло, которое прижимал к себе локтем. Похоже, Валера действительно озвучил не мысль, взорвавшую ему мозг в минуту слабости, а ту, которую долго, слишком долго, вынашивал. Нет, нет, нет…

— Никуда он не хочет… — прошептала я почти что одними губами.

Голос пропал, и я на всякий случай тронула Валеру за плечо — легонько, но он дернулся от меня, точно от электрошокера. Я хотела даже извиниться перед ним, но он опередил меня с извинениями — однако я промолчала, не стала заострять на них внимание и даже не сказала «ничего, ничего страшного». Это была бы ложь. Мне было страшно. За этого человека, которого я всегда знала спокойным слоном. Ну, вырывание руля не в счет — Валера боялся за свою жизнь. Бой подушками тоже не считается. И однажды он облил меня из шланга ледяной водой. Как же я орала тогда — и на него тоже, и даже матом, а потом мне было перед всеми стыдно и за слова, и за прилипшую к телу почти что прозрачную одежду… Ах, где мои семнадцать лет… Ладно, после свадьбы Валера остепенился.

— Это просто возраст. Его нужно пережить… — говорила я между тем голосом старой перечницы.

Ну, а какая роль тут подойдет? Бабы Яги, конечно! Волшебница Виллина из меня меня не получится. А мудрый Гудвин и подавно, хотя я с большим удовольствием высыпала бы из этой рыжей головы солому и насыпала туда иголок да поострее.

— Сейчас просто смена времени года. И в наших краях будет солнышко. Все заулыбаются.

— Не будет. Во Владимире погода лучше.

— Ну и отправь Никиту к деду на лето. Но не с концами. Он сам захочет вернуться. Я вот полгода прожила в Смоленске — сбежала, аж пятки сверкали. Рожденный в Питере нигде жить не сможет, мы все отравлены болотом…

Валера повернул ко мне голову, сощурился, как вчера, и выдал:

— А ты всегда была такой занудной? Или это возрастное и пройдет?

— Это заразное. Я из твоего стакана вчера пила.

Он усмехнулся, но глаз не открыл.

— Не вчера, а сегодня… Ночью. У тебя проблемы с ориентацией во времени. А что ты делала в Смоленске, если не секрет?

Ну вот чего я заикнулась? Ладно, отвечу чистосердечно, раз спросил, а то снова обвинит меня в увиливании.

— Личную жизнь строила. Как видишь, неудачно.

Он ничего не ответил, зато глаза открыл. Только вновь смотрел на меня в упор вчерашним взглядом.

— Мне было плохо, я это уже говорила? Мать меня достала постоянными напоминаниями, что я должна вас забыть и жить дальше. Ну я и сбежала в итоге жить дальше и подальше. Мне честно в тот момент было пофигу куда и пофигу с кем. Только бы не оставаться в Питере, где я боялась столкнуться случайно с Марианной. Но там меня чужая мать достала постоянными придирками. Мол, меня из болота вытащили, а я так лягушачью кожу и не сбросила. Пришлось вернуться к своей мамочке. Здесь от меня хотя бы чуда не ждали и сейчас не ждут.

— Давно? — спросил эти вчерашние глаза довольно грубо.

— Очень давно. Я же сказала, что всего полгода выдержала без родного болота. Полевые цветочки летом — это хорошо, но зимой без надежды на оттепель как-то не очень. Шквальный ветер с залива роднее. К тому же, с короткими волосами это не проблема. Ну что ты так смотришь? Каких откровений ждешь? Это не была несчастная любовь, не была… Это была неудачная дружба с твоей сестрой. А Костя меня вытащил из этого болота. Случайно. Он просто был орудием судьбы. Мы с ним учились вместе с первого курса. Наверное, успели надоесть друг другу еще в Академии. Причем надоел он не только мне. Каждое утро садился с гитарой на ступеньки около проходной и играл, а мы должны были обходить его, точно дуб в чистом поле. Говорил, мол ему нужно практиковаться, а соседей будить по утрам битлами некрасиво, а нас он, типа, заряжает положительной энергией — ну, мы его матами крыли и со спокойной душой шли дальше. Он был еще не самым странным товарищем в Академии. Зато уважал чужое пространство. Вот такие мальчики живут в Смоленске. Все, утолил любопытство? Больше ничего примечательного за десять лет со мной не произошло.

— И что же случилось с уважающим чужое пространство мальчиком в Смоленске?

Терёхин просверлил меня взглядом, кажется, уже до самых костей.

— Он вдруг перестал уважать чужое пространство, — обрубила я грубо незапланированную откровенность. — А я не люблю, когда мной командуют.

— Я это слышал. Можешь не повторять. Я же тебе не повторяю, что когда твои блины сожрут, ты будешь давиться подгоревшей яичницей.

— Я помню про несчастную Баронессу. Просто, понимаешь, несчастный Валерий Терёхин для меня куда важнее блинчиков.

— С каких это пор? — перебил меня этот несчастный еще грубее, чем задал вопрос про Смоленск.

— С тех самых пор, как позволил себе быть со мной непростительно откровенным. Теперь я не могу просто сказать — знаешь, бабе Яге нужно умыться.

— Обычно ведь баба Яга отправляет царевичей в баню…

Валера попытался улыбнуться — только ничего у него не вышло.

— Иди в баню! — улыбнулась я, как улыбалась только детям на праздниках. — Я умоюсь и через минуту спущусь в кухню.