Сказка в дом стучится
Шрифт:
— Аль, иди почитай, что он тебе написал!
Вероника, убью! Тебя, заразу, не научила мама не читать чужие письма?!
Глава 26 "Это свинство!"
— Ты хоть понимаешь, что это свинство?!
Я вырвала записку, вытащенную Вероникой из цветов: «Любимой бабе Яге» и все… Без подписи. Фу! Не совсем дурак! Нет, дурак, конечно, но не совсем…
— А что ты так занервничала?
Вероника вжала ладони в кухонный стол и уставилась мне в глаза испытующим взглядом. Нет, красотка, я красная после бани! Не после любовной записки!
— Что такого может написать посторонний мужчина посторонней
Я выпрямилась и теперь смотрела на малявку свысока, хотя Вероника выше меня на целых пять сантиметров.
— Этот конкретный мужчина мог написать любую хрень, потому что я его совершенно не знаю. Зато знаю мою любимую сестрёнку. Она сделает из мухи слона. Как-то так. Сечёшь?
— Думаешь, он всем «любимая» пишет? А что? — Вероника выпрямилась, и я сразу уменьшилась. Даже в собственных глазах. — Ему финансы это позволяют…
А мне мозги много чего позволяют! Быть умной, пусть и с опозданием, пусть только в родных стенах и с родной сестрой.
— Понятия не имею, кому и что он пишет, — Что правда, то правда! — Но любимой бабой Ягой называет меня его младший сын.
Пусть неправда, зато спасительная.
— То есть это тебе маленький мальчик цветы прислал? — издевалась Вероника.
Да, точно маленький мальчик! На взрослого дядю он больше не похож!
— Но точно не его папочка! Лучше бы перечислил на счёт… Вот честное слово!
— Персональный…
— Театра. Вероника, хватит! Твои намеки уже в печенках сидят. Сейчас мать заведёшь. Хоть выкидывай цветы…
— Нет! — Вероника, совсем как ребенок, вцепилась в шляпную коробку, служившую розам вазой. — Давай скажем, что это мне подарили?!
— Чтобы нашу мамочку родимчик хватил, умная ты Маша! Правду говори. От малолетнего поклонника цветы. И не надо про обнимашки упоминать. Пожалуйста.
— Не дура, не скажу. Жрать будешь?
Вот так, с уси-пуси на грубость за секунду!
— Я спать пойду. Ночью встану, поем. Так что оставьте мне на тарелке в холодильнике хоть что-нибудь. Я погрею.
— Я слышу, когда ты включаешь микроволновку.
— Хорошо, буду есть ужин холодным.
Господи, даже мыши ведь шумят! А мне нельзя. И все же так ничего и не возразив, я развернулась и пошла к себе в комнату.
— Волосы высуши! — играла Вероника роль мамочки у меня за спиной.
— Как вы с длинными волосами живете?! — ответила я без всякого сарказма.
И сушить ничего не стала. Сами быстро высохнут — голова-то вся горит, потому что на экране телефона светится сообщение: «Кукла классная, но я хотел увидеть кукольницу». Захотелось ответить — хотелка не выросла. Потом вспомнила, что цветы на самом деле от папы, у которого она ещё не отвалилась и даёт о себе знать в самый неподходящий момент. Куда мне с ним таким к Тихомирову идти?
Набрала в ответ несколько вариантов благодарностей, но не отправила ни одной. Пусть думает, что я сплю. Или не думает… Тысяча пропущенных деловых звонков, а он мне эсэмэски строчит! Господи, даже десять лет назад Валера был взрослее себя сегодняшнего. Хотя бы выглядел. И вчера ночью на вокзале — уставший стареющий мужик, а сегодня что? Детство в одном месте заиграло?
Дзынь! Пронесло… Вопрос от директора нашего театра: Аль, ты в курсе, от кого два перевода по пятнадцать штук пришло? В курсе. И переводы не могут быть анонимными. Лёша назвал имена: они мне ни о чем не говорили. Отлично. Плевать, как Терёхин деньгами распоряжается. Написала: знаю. Благодарные зрители. Ответ: Аля, мы тебя любим.
Ну да, за деньги почему бы и не полюбить меня? Я же любила их бесплатно. Даже
за материалы к куклам денег не брала. И всегда говорила своим заказчикам, что чаевые они могут напрямую перечислить в фонд театра. Моя театральная десятина позволяла мне спать спокойно. Но не сегодня. Ох и тяжело будет отыграть на браво в эту субботу девяносто оставшихся процентов эфемерного гонорара. Только б некоторые не вызвали меня на бис!«А я сам нашел свою бабу Ягу», — увидела я в телефоне, едва разлепила глаза в половине первого ночи. И прикрепленную фотку с моей последней Елки.
Да что ж тебе не спится, поклонник моего таланта! На десять лет тебя в Гугле забанили и вот наконец ты вышел на свободу? Надо тебя до субботы, как и Никиту, от Всемирной сети отключить на всемирное благо. Или хотя бы для моего личного спокойствия.
Ответить? Нет, перебьется. Что это за детский сад такой? Мне в тридцать не хочется дурить, а он к сорока годам только во вкус вошёл, что ли? Даже интересно, он со всеми такой или мне одной повезло? Как утопленнице! И волосы не высохли. И подушка мокрая. Пока не от слёз, но с Терёхиными всё возможно. Даже слёзы! Господин Тяжелый Опыт подсказывает…
А та, у которой весь опыт пока, к счастью, черпается из романтических книг и фильмов, спала на соседнем кресле, уткнувшись носом в мягкую подушку. Я каждый раз била себя по рукам, чтобы не перевернуть спящую с живота на бок. Ладно, пусть лучше подушку обнимает, чем кого-то… неправильного. Пусть и на правильной машине.
Нужно дождаться своего идиота, который будет на весь двор песни орать и разрисовывать дорожку к подъезду мелками, да так красиво, что потом бабки станут гонять бедных жильцов по траве, чтобы не затоптали. Там была нарисована больше, чем пятьдесят одна розочка. Так Костя и научил меня романтике — детской, наивной, безденежной… Жаль, что она разбилась о быт, об его маму, о мою тоску по Питеру и… О желание хоть какого-то комфорта, к которому меня приучили Терёхины. Костя предложил уехать из смоленской квартиры матери в бабушкин деревенский домик, и я по дурости согласилась. Но такого дискомфорта моя нервная система уже не пережила.
Еще месяц, правда, я звала своего молодого человека обратно на берега Невы. Костя рыпался, и каждый его новый аргумент в пользу Смоленщины выгонял из моего сердца любовь, которая не так уж и сильно пустила в нем корни. Все же двадцать лет не шестнадцать — максимализм в чувствах уже не зашкаливает. А потом, в наши двадцать два года, его мама без всякой жалости выкорчевала юношеское чувство с корнем, сказав сыну, что он никогда не заработает на меня денег, и я все равно уйду к другому. Я ушла — к другому городу. И больше мне никто не рисовал на асфальте цветов. Были разные букеты — и на холсте, и в чистом поле — за деньги и своими руками, но только Костя протирал до крови коленки у моего подъезда, потому что мы были юны и наивны — и верили, что любовь мерят самоотдачей, а не дорогими подарками.
Не повторяется такое никогда. И мне очень жаль людей, с которыми это не случилось даже однажды. Ох, Вероника, не стань одной из тех несчастных дур, которые прицельно ищут принцев на белом четырехколесном коне! Боже, звучу старухой… Так такой и должна быть баба Яга!
Ещё Костя научил меня аккомпанировать себе на гитаре. С этого и началась наша романтика. Сейчас у меня крутая, о которой в те годы мы и помыслить не могли. Ее один знакомый музыкант привез для себя из-за океана, но любовь у них не заладилась, а у меня — очень даже. А сейчас в гневе я даже не взглянула на обновленный лак моей красавицы. Пусть чёрной в жизни у меня будет только гитара! Как и прежде, до встречи с Марианной.