Сказки века джаза (сборник)

Ламарк (после паузы). Шандель?

Франсуа. Жан Шандель? Так у него были друзья помимо нас?

Дестаж. Прошу меня простить, монсеньор! Это имя… его уже двадцать два года никто, кроме нас, не вспоминает.

Ламарк (пытаясь держаться с достоинством и выглядя при этом немного смешно). И мы произносим его всегда с почтением и трепетом.

Дестаж. Ламарк, возможно, чуточку преувеличивает. (Очень серьезно.) Он был нам очень дорог. (И вновь Франсуа нервно смеется.)

Ламарк. Но что хотел бы узнать монсеньор? (Шандель жестом приглашает их сесть. Они занимают места за большим столом, Дестаж достает трубку и принимается ее набивать.)

Франсуа. Ого, да ведь нас опять четверо!

Ламарк. Идиот!

Шандель. Эй, Пито! Принеси всем вина. (Пито кивает и шаркающей походкой удаляется.) Итак, господа, расскажите мне о Шанделе. Расскажите мне, что это был за человек?

(Ламарк бросает беспомощный взгляд на Дестажа.)

Дестаж. Ну, он был… Он был привлекательный…

Ламарк. Но не для всех!

Дестаж. Для нас. Кое-кто считал его подлецом. (Шандель моргает.) Он был чудесным собеседником, – когда ему этого хотелось, он мог заставить весь зал его слушать. Но он предпочитал беседовать с нами. (Входит Пито с бутылкой и стаканами. Он разливает вино и оставляет бутылку на столе. Затем уходит.)

Ламарк. Он был образованным. Бог его знает, как это он ухитрился?

Франсуа (осушив свой стакан и наливая себе еще вина). Он знал все на свете, мог рассказать о чем угодно… Мне он читал стихи. О, что это были за стихи! Я слушал и грезил…

Дестаж. И еще он мог писать стихи и мог петь их под гитару.

Ламарк. И он рассказывал нам о героях и героинях прошлого: о Шарлотте Корде, о Фуке, о Мольере, Людовике Святом, и о Меймине-душителе, и о Карле Великом, и о мадам Дюбарри, о Макиавелли, о Джоне Ло и Франсуа Вийоне….

Дестаж. Вийон! (С энтузиазмом.) Он любил Вийона. Он мог говорить о нем часами.

Франсуа (наливая еще вина). А затем он пьянел и говорил: «Давайте драться», вскакивал на стол и обзывал всех, кто был в погребе, свиньями и сукиными детьми! Вот как! Хватал стул или столик, принимался богохульствовать… В такие вечера нам приходилось тяжко.

Ламарк. А потом он брал шляпу, гитару и шел петь на улицу. Он пел о луне.

Франсуа. И о розах, и о выбеленных солнцем вавилонских башнях, и о прекрасных дамах из королевской свиты, и о «безмолвных мелодиях, что текут от океана к луне».

Дестаж. Вот почему у него никогда не было денег. У него была светлая голова, он был умен; если он работал, то изо всех сил, отдавая всего себя, но он всегда был пьян – и днем и ночью.

Ламарк. Он часто питался одним лишь вином, иногда это длилось неделями.

Дестаж. Ближе к концу его нередко забирали в участок.

Шандель (зовет). Пито! Еще вина!

Франсуа (возбужденно). А я! Меня он любил больше всех. Он часто говорил, что я был для него как ребенок, ему хотелось всему меня научить. Но он умер, так и не успев начать. (Входит Пито с еще одной бутылкой; Франсуа с жадностью хватает ее и наливает себе вина.)

Дестаж. А потом этот проклятый Лафуке… Всадил в него нож!

Франсуа. Но с Лафуке я рассчитался. Он стоял, пьяный, на мосту через Сену…

Ламарк. Молчи, дурак…

Франсуа. Я толкнул его, и он пошел ко дну… И в ту ночь мне приснился Шандель; он меня поблагодарил…

Шандель (содрогнувшись). А как давно… Сколько уже лет вы сюда ходите?

Дестаж. Шесть или семь. (Угрюмо.) Пора бы уже перестать… пора перестать.

Шандель. И все о нем забыли. Он ничего не оставил после себя. И никто о нем никогда не вспомнит.

Дестаж. Вспомнит! Фу! Потомки – такие же мошенники, как и самые предубежденные театральные критики, когда-либо пытавшиеся подлизаться к актерам. (Нервно крутит стакан.) Боюсь, вы не поймете, что мы чувствуем по отношению к Жану Шанделю… Для меня, Франсуа и Ламарка он был даже больше, чем гений, которым надо восхищаться…

Франсуа (хрипло). Видите ли, он стоял за нас, словно за себя…

Ламарк (встает от волнения и начинает ходить туда-сюда). Вот были мы… четверо… Трое из нас – без всякого воображения… не знавшие искусства, практически неграмотные. (Свирепо поворачивается к Шанделю и говорит почти с угрозой.) Понимаете ли вы, что я не умею ни читать, ни писать? Видите ли, несмотря на блестящие фразочки, внутри Франсуа слабохарактерный и ограниченный, словно…

(Франсуа в гневе встает.)

Ламарк. Сядь. (Франсуа садится, что-то бормоча себе под нос.)

Франсуа (после паузы). Но, монсеньор, вы должны знать… У меня есть дар… (Беспомощно.) Я не знаю, как его назвать… дар восхищения… художественное, эстетическое чутье… Называйте, как хотите… Слабый… Что ж, почему бы и нет? Вот он я: судьба мне не улыбнулась, весь мир против меня. Я лгу… Я иногда ворую… Я пью. ..Я…

(Дестаж наливает вина в стакан Франсуа.)

Дестаж. Эй, ты! Давай пей и умолкни. Ты нагоняешь на джентльмена тоску. Это его слабая сторона… Бедное дитя…

(Шандель, молча все это выслушавший, резко разворачивает свой стул к Дестажу.)

Шандель. Но вы говорили, что мой отец был для вас больше, чем просто друг. Что вы имели в виду?