Скопин-Шуйский. Похищение престола
Шрифт:
А между тем съестные припасы кончались. Уже к сентябрю в городе было съедено все живое — кошки, собаки, вороны, не говоря уже о домашней живности. С курами, свиньями еще летом управились. Добрались и до коней, которых и кормить стало нечем.
Шуйский, зная о трудностях у осажденных с питанием, несколько раз предлагал им сдаться «на милость победителя», но всякий раз получал отказ.
Царь спешил покончить с тульскими ворами не только из-за того, что на Брянщине явился новый Дмитрий (который уж?), но из-за того, что в Москве ждала его невеста Мария Петровна Буйносова, сговоренная за Шуйского
Так царь отписал в Москву заждавшейся невесте. К октябрю, когда ветром-листодером оборвало почти все листья с дерев, когда из Тулы густо побежали перебежчики, Шуйский потерял терпение:
— Вот сукины дети, возьму Тулу, всех в «воду пересажаю».
И тут в один из дней явился к царю улыбающийся Скопин-Шуйский, приведя с собой невзрачного мужичонку. Шуйский как раз сидел с боярами, думал.
— Государь, — заговорил Скопин, — може, и не ко времени, но дело весьма важное. Выслушай вот сего мужа, сына боярского Кравкова. Говори, Фома.
Но Кравков начал говорить, когда сам царь позволил:
— Мы слушаем тебя.
— Государь, я знаю, как заставить Тулу сдаться.
— Ну-ну, — заинтересованно молвил царь.
— Надо ее подтопить.
— Подтопить? Каким образом?
— Надо на Упе ниже города устроить плотину и вода затопит весь город.
— Ты что, братец, всерьез? — усмехнулся Шуйский.
— Всерьез, государь, — отвечал Кравков.
Кто-то из бояр засмеялся, и это оказалось заразительным, даже царь не удержался. Смеялась вся Дума.
— Ну и выдумщик ты, Кравков, ну и выдумщик. — Шуйский взглянул на Скопина: — Где ты его откопал, Михаил Васильевич?
— Он в моей дружине, государь.
— Веселый парень, ничего не скажешь. Пусть идет.
Кравков ушел, князь Скопин остался. Досидел до конца совещания, а когда бояре разошлись, подступил к Шуйскому:
— Василий Иванович, а что, если попробовать?
— Чего попробовать?
— Ну устроить плотину на Упе.
— Миша, ты что, всерьез думаешь, что мы подтопим Тулу?
— Не знаю. Но Кравков божится, что, если все ратники принесут и кинут по мешку земли туда, где он укажет, вода подымется и затопит Тулу.
— Но это же смешно, Миша.
— А мне отчего-то не смешно, Василий Иванович. Давайте попробуем. Любому воину наполнить один мешок и часу достанет. Нам одного дня хватит свершить это. Позволь, Василий Иванович.
— Ты возьмешься за это?
— Возьмусь.
— Ладно. Сколь месяцев проторчали тут, один день ничего не решает. Возьмись, Миша. Но если не получится, я твоему Фоме велю ввалить сотню плетей.
На том и порешили. Воротившись к себе, Скопин отыскал приунывшего Кравкова.
— Ну что, Фома, царь разрешил строить плотину.
— Да?! — расцвел сын боярский.
— Да. Но учти, сказал, что, если не получится, велит всыпать тебе плетей.
— Получится, Михаил
Васильевич, обязательно получится.— Ну вот с завтрева — командуй, Фома, всей армией командуй.
В тот же день князь Скопин-Шуйский разослал по полкам приказ государя: «Каждому воину всех званий и положений насыпать мешок земли, принести к реке и свалить туда, куда укажет муромский сын боярский Фома Кравков».
И с утра на следующий день словно муравьи потянулись к реке ратники с мешками, из дальних полков мешки везли на телегах. Сам князь Скопин нагреб возле своего шатра мешок и даже слугу своего Федьку заставил:
— Чего стоишь, Федор, бери мешок.
— Дык я навроде не воин, Михаил Васильевич, — пытался увильнуть слуга.
— У воеводы в услужении, значит, воин. Бери мешок. Ну.
Многие, приходя с наполненными мешками, посмеивались над Кравковым:
— Ну что, Фома, готовь задницу.
— При чем тут задница? — недоумевал Кравков, что как-то узналось об угрозе царской.
— Как при чем? Ей за все ответ держать.
К вечеру плотина была готова. По ней взад-вперед носился перемазанный, промокший до нитки Кравков, командуя охрипшим голосом запоздавшим:
— Не бросай там. Вот сюда неси, сюда.
Ему хотелось самому видеть прибыль воды, он и на ночь остался возле плотины. Сжалившиеся товарищи принесли ему сухое платье и полушубок:
— Переоденься, горе луковое. Заколеешь ночью-то.
Однако и тут не переставали вышучивать строителя:
— Вздумаешь топиться, полушубок оставь.
Но шутки от Кравкова отскакивали как горох от стены. Все мысли его были заняты плотиной и подъемом воды. На глаз подъем определить трудно, поэтому, оставшись наконец один, Кравков срезал несколько талин, очистил их от коры, наделал белых колышков.
Спустившись к реке, воткнул один у самой воды, второй колышек на шаг выше, третий и четвертый еще выше по откосу. Поднялся далее на обрыв, закутался в полушубок и только тут почувствовал, что клацает зубами: «Кажись, промерз за день-то». Постепенно стал согреваться и даже лег на жухлую бурую траву в надежде уснуть. Однако не спалось. Заполночь поднялся, спустился к реке, нащупал белевший первый колышек. Он уже стоял в воде.
«Прибывает, прибывает, — обрадовался Кравков. — Теперь можно уснуть». И действительно, успокоясь, уснул быстро. Утром, разбуженный раздавшимися рядом голосами, сел, протер глаза.
— Ну что, Фома, получилось ли? — спросил товарищ по десятке. Кравков вскочил, вгляделся в свои колышки, насчитал вместо четырех три. Понял, что первый уже ушел под воду. Сказал:
— Еще как получается, — и побежал вприпрыжку к шатру воеводы. — Михаил Васильевич, вода прибывает, — сообщил князю с торжеством.
— Ну и когда подтопим Тулу? — спросил Скопин.
— Я думаю, через дня два-три поплывет она. — Строитель ошибся, но ненамного. Туляки полезли из домов на крыши через неделю, вместе с крысами, уцелевшими в подвалах и кладовках.
А к Шуйскому явился от осажденных посланец с белым прапором на копье.
— Государь, я послан воеводами и царем Петром для переговоров.
— Наконец-то, — усмехнулся царь. — Сколько раз я предлагал переговоры, отказывались. А ныне что ж подвигло вас?