Скуф. Маг на отдыхе
Шрифт:
— Умничка моя, — в порыве нежности, Чего аж потёрся носом о клюв совы.
И тут:
— Я здесь! — прокричала где-то за забором запыханная Стеклова.
Прокричала, с плеча открыла калитку, — мы её сегодня точно добьём, — и ворвалась на участок с цветочной кадкой наперевес. А в кадке…
— О-о-о-о! — протянул Лёха и вскочил с медведя. — Это же…
— Да-да-да, — разулыбалась Стеклова. — Звёздный кактус.
— Какая прелесть! — друид не удержался и погладил вонючую колючую хренатовину. — Какая же прелесть! Так! Признал тебя, значит? Ну что ж…
— Татьяна, — подсказала кадет Стеклова.
— Татьяна, — кивнул Лёха. — Кажется, Татьяна, ты
Полчаса.
Именно столько понадобилось Лёхе, чтобы провести первый ритуал.
Это у нас всё по-простому: бумажку какую-нибудь подмахнул или руку пожал… ну или на крайний случай бахнулся на колено и поцеловал флаг. А вот у них всё куда сложнее, как оказалось.
Чтобы объединить силы, двум друидам нужно было «зафиксировать единство перед природой». Так сказал Лёха. Хотя мне думается, что на самом деле речь шла о переливах друг в друга энергией, — типа прививки для создания антител, чтобы случайно друг друга не угандошить, — создания общего магического поля или чего-то в этом духе…
Однако как бы там ни было, выглядела церемония помпезно.
Лёха со Стекловой стояли прямо по центру лужайки Галины Петровны и держались за руки. Не как дружочки-пирожочки на прогулке, а сурово так, за предплечье. При этом оба друида закрыли глаза и были предельно сосредоточены.
Ну а в остальном… я как будто в какой-то добрый мультик попал.
Все окрестные цветы несмотря на поздний час распустились и повернулись в сторону друидов, будто подсолнухи на светило. Дабы зафиксировать Событие, из леса повылезала вся местная живность. Зайцы, белки, ежи, мыши и суслики в составе всей своей популяции явились в Удалёнку. Пришло семейство кабанов. Пришли лисы. Пришёл одинокий волчара, — жирный по сезону, он добрался кое-как; беднягу от обжорства аж одышка мучала.
За забором виднелись три пары лосиных рогов. Сам забор стал местом паломничества сонных птиц и летучих мышек. Жучки, паучки и те, кто поменьше, пустили вокруг Лёхи и Стекловой настоящий хоровод.
Ну и Миша тоже был тут как тут. Не могу браться судить за медвежью мимику, но кажется у него на лице была гримаса ревности.
— Готово, — Лёха резко открыл глаза и отпустил руки Танюхи. — Теперь мы с тобой напарники. Не полноправные, само собой, но этого должно хватить.
— Спасибо, Алексей Михалыч.
— Чего?
— Спасибо, говорю!
— А, — кивнул Лёха. — Да не за что пока. Ну что, пойдём в дом?
А вот и второй ритуал начался.
Прежде чем допросить сад, Лёха разумно предложил поспрошать обитателей дома, что интересного видели они. Под обитателями дома имелись в виду пауки по углам, жучки-древоточцы, мухи, комнатные растения и даже плесень.
И снова тишина, закрытые глаза и концентрация на магии.
Вот только теперь друиды сидели за столом, перед ними лежали письменные принадлежности и дымились две кружки с чаем. С тем самым, наверное, на который повелись мои элитные и гениальные профурсетки.
На лице Лёхи была безмятежность, и он периодически прикладывался к кружке. А вот Стеклова сейчас олицетворяла саму собранность.
— Слышишь? — в какой-то момент спросил у неё Лёха.
— Слышу, — кивнула Стеклова и начала шарить руками по столу в поисках ручки с блокнотом. — Аа-а-ай, чёрт… Как неразборчиво!
— Я тоже не понимаю, — согласился Лёха.
— Кхм-кхм, — вежливо прокашлялся я. — Что-то интересное?
— Он говорил по телефону, — объяснил Чего. — Больше ничего интересного здесь не происходило уже давно.
А Танюха тем
временем начала записывать в блокноте какую-то неразборчивую хрень, попутно повторяя её вслух:— Я… не смог… удачный случай… молодая девушка… мирного… невозможно, — Стеклова остановилась, закусила ручку и объяснила: — Слушает ответ, — а потом снова принялась писать: — Смогу. Нет. Нет, Константин Оскарович, я всегда о нём помню.
Ну что ж?
Не бинго, конечно, но один ряд выигрышного билетика сошёлся. Наш подозреваемый общался с неким Константином Оскаровичем. Жаль нет фамилии, но Константин Оскарович всё-таки, это не Пётр Петрович и даже не Иван Иваныч.
Не знаю сколько их таких по Империи живёт, но явно что не много. Отчество очень редкое; во всяком случае я впервые слышу.
Так что где-то по базам должно всплыть.
Вот!
Вот для чего Империя собирает на граждан данные! Не для того, чтобы следить за нахер никому не упавшими параноиками, а для того, чтобы оперативно вычислить сволочей, которые по деревням воруют девок!
Схватив телефон, я начал думать, кому бы первому набрать…
Где-то в спальном районе на окраине Москвы, в ничем непримечательной однушке с ничем непримечательным ремонтом, лежала под глубоким наркозом Юлия Юрьевна Ромашкина. Рядом с кроватью стояла капельница, которая поддерживала её дрёму. Мерно тикали часы на стене. Сквозь плотные шторы пробивался луч света, в котором танцевала растревоженная пыль.
Что характерно, похититель Ромашки подоткнул ей под голову подушку и накрыл ноги пледом. Короче говоря, соорудил слишком уж комфортные условия для пленного чудовища.
Солнце взошло, а внутренняя борьба Ивана Хельсина продолжалась.
С одной стороны, было очень страшно и непривычно не исполнить приказ Константина Оскаровича. С другой стороны, что-то тут вообще нечисто.
Расхаживая по комнате взад-вперёд, Хельсин вспоминал свою жизнь. С самого раннего детства, как только его потенциал стал очевиден, его натаскивали на убийство монстров. Ему рассказывали о том-де, что монстры это злое зло, и думать тут не о чем.
— Меня учили не думать, — пробормотал Хельсин, схватив и зафиксировав эту мысль.
Затем практика.
Затем сольные заказы.
По словам Константина Оскаровича, его дело было очень правильным и очень нужным, и никто кроме него не мог за него взяться. Во-первых, потому что Империи было не до того. Единичные чудища по сравнению с тварями из трещин — местечковый пустячок. Так что все ресурсы короны были стянуты на то, чтобы защищать людей от более глобальной угрозы.
Ну а во-вторых, проблема монстров плюс ко всему была морально-этической. Ведь они, в отличии от тех же тварей трещины, были разумны. Разумны и хитры. Так что Империя, действуя официально, обязана была бы проводить суды и следствия, освещать всё это дело в прессе, занимать какую-то позицию и обязательно, — прямо-таки всенепременно! — защищаться от нападок граждан, которые занимают другую позицию. И хорошо ещё, если только от граждан. А что, если от стран?
Закуситься с кем-то и раздуть дело до международного конфликта из-за какой-нибудь сраной русалки?
А Империи это надо?
Нет, не надо.
Вот для этого и существовал Иван Хельсин. Он мог решать проблему тихо и незаметно. В тени. Он был одновременно обвинителем и исполнителем; работал во благо Империи, хотя при этом ни одна ниточка не тянулась от него к короне.
Так что если что-то пойдёт не так, то никто за тебя не вступится, — эту мысль Хельсин уяснил предельно ясно.