Скверная жизнь дракона. Книга третья

Аркат промолчал. Спустя секунду в шатёр зашёл орк и поставил передо мной ведро с водой. Её был так много, что она перелилась через край. Если орки хотели, чтобы я заменил воду кровью, то после этих десяти литров моя жизнь закончится если не на первом ведре, то на третьем уж точно.

— Ты очень любезен, но я не хочу пить, — голос мой сквозил сарказмом. Все три орка дёрнулись, на микросекунду в их глазах вспыхнул огонёк злобы.

— Нет, древнейший, это ведро предназначено для другого, — вождь говорил с наигранным заискиванием. — Это ведро мы бы хотели наполнять твоей кровью каждый месяц…

— Чтобы через три месяца я сдох как пёс шелудивый, так?

— Но ведь это не должно доставить проблем для тебя, древнейший.

— То есть вождь племени Суттаак, что впервые принимает на своих землях древнейшего, точно знает, сколько слитой крови не доставит проблем?

— Нет, не знаю, — с едва заметной злостью в голосе ответил вождь. — Но в прошлый раз мы получили в два раза меньше этого, и ты не ощутил проблем.

— Ощутил. Это слишком много.

— Сколько древнейший может отдавать нам крови?

— Ты до сих пор не сказал, что я получу взамен.

— Но ведь древнейший сам сказал, что это количество для него смертельно.

— А ты озвучь. Хотя…

Я наклонил голову так, чтобы орки видели повреждённую часть морды. И облизнул кости челюстей израненным языком. Закончив показушную процедуру личной гигиены, повернулся обратно к ошарашенным оркам и продолжил:

— Ты говорил про ведро в месяц, так? — Аркат ответил утвердительно, всё ещё находясь в некой степени шока. — В месяце тридцать дней, а за прошедшие двадцать восемь я получил двенадцать баранов за полведра…

— И за часть твоего хвоста.

— За часть хвоста я получил шатёр, а также услуги лекарей и животных, чьими жизнями восстановился после заражения. Или я что-то напутал?

Взгляд вождя был наполнен чистейшей яростью, а на ходячий детектор лжи аж трясло. Лишь муж Кагаты был спокоен.

— Нет, древнейший ничего не напутал. — Аркат едва не лопнул от злости. Мне хотелось торжествовать, но и эта злость могла быть фарсом.

— Значит, раз ты хотел получать в месяц ведро моей крови, то хотел отдать двадцать четыре барана?

— Нет, — ответил Аркат, а орчиха резко повернулась и грозно на него посмотрела. Тот ответил тем же. Вдруг они резко посмотрели на высокого воинам. Спустя микросекунду они словно вспомнили, что ко мне вернулось зрение: встали ровно, а на их лицах невозможно было прочесть ни одной эмоции.

— Мы хотели предложить тебе другие жизни. И я заверяю, что каарракт ну гааг принесёт тебе не меньшую пользу.

— Так не молчи, предлагай, — сказал я, вспомнив значение этой фразы. Так орки называли жертвенных животных.

— Конечно, древнейший, но позволь ноокру покинуть нас. Ему возложено много дел.

— Пусть идёт.

— Перед этим он хотел поблагодарить тебя.

Стоило вождю закончить, как орк вытащил из-за спины огромный топор с лезвием шире моей головы. Взгляд зацепился за место, где топорище крепилось к рукояти, и я едва не набросился на эту зеленокожую тварь.

Сверху и снизу топор подпирали белёсые, цилиндрические, идеально круглые кости, похожие на позвонки в хвостах волков и лис. Вот только на топоре позвонки были куда большего размера. Идеально чистые, украшенные по краям витиеватым узором.

— Ноокру благодарит древнейшего. Части его хвоста придали сил оружию, теперь оно держит четверо умений. Это сделало ноокру намного сильнее, а само оружие стало прочнее и дольше прослужит на благо племени.

Стоило вождю закончить, как орк выставил топор перед собой. Рукоять покрылась зелёными узорами, позвонки тускло засветили оранжевым, на теле топора проявились ломаные линии подобно молниям, а само лезвие моргнуло красным цветом.

Спустя секунду всё пропало. Орк убрал оружие обратно за спину и гордо посмотрел на меня. Он гордился именно собой, а не искалеченным и всё ещё живым куском мяса, лежащим перед ним.

Я же едва сдерживал подступающий гнев. Мало того, что мне хвостик отрубили, так ещё эти суки пришли хвататься этим! Как же хочется сорваться с места и разорвать их на мелкие кусочки, но следовало взять себя в лапы и успокоится. Орки явно рассчитывали, что я нападу на них.

— Мне остаётся лишь радоваться за вашего воина, раз он сумел найти им достойное применение, — сказал я спокойным голосом.

Повисла пауза. Никто из собравшихся в шатре не шелохнулся. Лишь спустя секунды томительного ожидания муж Кагаты вышел из шатра, напоследок бросив на меня странный взгляд.

— Вернёмся к обсуждению сделки, или вам тоже надо куда-то идти?

От моего сарказма Аркат едва не ошалел, а детектор лжи, казалось, была готова выдохнуть весь скопившийся в её глотке смрад. Но спустя мгновение они вновь стали похожи на бесчувственных манекенов.

Начался самый утомительный этап сделки за мою кровь.

Я не совсем понимал, кем Аркат собирался заменить баранов, но тот всячески уверял, что польза от новых жертвенных животных будет гораздо больше, чем от простых баранов. Разговор складывался в мою пользу, так что я не напирал с расспросами. Из слов вождя выходило, что мне будут приносить кого-то крупнее барашка. Это значило одно из двух: или это будут орочьи лошади; или специально пойманные дикие зверей. И тот и другой вариант меня более чем устраивал.

Хотя, в самом начале разговор шёл не в мою пользу. Аркат практически требовал, чтобы я каждый месяц сцеживал по целому ведру. Но вождь успокоился, когда я вновь размял тело и пошевелил искорёженными суставами, напомнив про недавний «инцидент».

Спустя долгих тридцать минут, показавшихся мне вечностью — мы пришли к итогу средней паршивости, но другие варианты были гораздо хуже.

— Тогда мы договорились, — сказал Аркат, когда всё закончилось.

— Не забывай, что через двадцать дней я усну.

— Не переживай, древнейший. Я запомнил, что через двадцать дней ты уснёшь и сон будет твой длиться восемь дней. А после следует отсчитать сорок восемь дней и не тревожить твой покой в течение шестнадцати. После этого твой сон случится к концу весны.

— Да, всё верно.

Меня нервировал тот факт, что вождь старательно обходил любое упоминание Кагаты. Похоже, её действительно убили.

— Можем ли мы закончить, или древнейшему есть что сказать?

— Мы закончили, — я едва скрывал раздражение, ибо был морально истощён.