Слабая, сильная, твоя…

— Ну, сказал же — сделай, как просят, и пойдешь домой.

— И пистолет у тебя есть? — гнула я свое.

— Зачем тебе? — спросил он, не понимая, к чему я клоню. Я придала голосу проникновенности и произнесла:

— Хочу посмотреть, из чего меня застрелят.

Мирзоев сунул руку за спину, достал оружие и показал мне:

— Смотри. — Это было доказательством правильности моих подозрений. Пора было действовать.

К этому моменту я уже слезла с кровати и находилась в двух шагах от Черенка. В руке у меня была тяжелая кружка. Голова вроде не кружилась, я собралась с мыслями, представила, как заболит бок, когда рвану вперед. Все, чего я боялась, так это того, что у кружки отлетит ручка в момент удара, тогда Мирзоев просто получит шишку, а вот я — пулю.

— Он на предохранителе?

— Уже нет. — Его забавляла эта игра. Он направил дуло пистолета вверх, в потолок, и выстрелил, чтобы продемонстрировать мне боевую готовность. Я сделала один быстрый шаг к Мирзоеву, немного оглушенному собственным выстрелом, размахнулась и, вложив все свои силы, ударила его, целясь в висок. От удара меня мотнуло, и я повалилась на пол. Как ни странно, но Черенок тоже упал и выронил пистолет. Я же недаром заметила, что у него плохая реакция! Через секунду я стояла на ногах, задыхаясь, но с оружием в руках.

Мирзоев лежал передо мной с закрытыми глазами и не шевелился. От виска расплывалось кровавое пятно. Неужели я его вырубила? Так не бывает! Рядом лежала расколотая кружка. Ручка не подвела! Я перехватила увесистый пистолет поудобнее правой рукой, а левой обхватила запястье, как американский полицейский в кино. Не из подражательства, а потому, что руки были очень слабы. Навела дуло на лежащего. Стрелять или нет? Я была в страшном напряжении, чувствовала, что силы сейчас покинут меня. А ведь еще надо выбираться из дома! Вдруг его веки дрогнули, от неожиданности я вся дернулась и судорожно нажала на курок. Сила отдачи просто потрясла меня, но пуля прошила грудь моего мучителя. Следовало бы сказать что-нибудь типа «Собаке — собачья смерть!», но времени не было. Сейчас кто-нибудь прибежит на звуки выстрелов, и мне крышка. Кажется, Мирзоев говорил о каком-то Коляныче.

Я выскочила за дверь и остановилась, соображая, куда поворачивать. Мне навстречу уже бежал парень с короткой стрижкой, как и босс, одетый в тренировочный костюм, но попроще. У него-то прекрасная реакция! Поэтому я выстрелила первая. Меня снова качнуло отдачей. Он упал. Да что я, Терминатор, что ли? Впрочем, счастье может кончиться прямо сейчас. Проносясь мимо лежащего без движения бандита, я узнала его: это с ним я столкнулась однажды в офисе, во Франции, но забыла спросить у охраны, кто он и что тут делает.

Стало понятно: меня держали на втором этаже частного дома. Сбежав по узкой лестнице, я увидела дверь на улицу прямо перед собой. Толкнула ее, выскочила в холодный сумрак российского октября, пересекла двор, окруженный высоким каменным забором, и толкнула калитку. Она не поддавалась. Нервничая, я дергала дверь, пока не поняла, что она просто заперта обычной щеколдой. Подняла щеколду и попала на тихую деревенскую улицу. Не оглядываясь, побежала подальше от своей Бастилии.

Мне нужен был телефон, чтобы позвонить Миру, и ответ на простой вопрос: правда ли то, что Черенок говорил о милиции?

На улице по-прежнему никого не было. Все же это раннее утро, вечером бы кто-нибудь да прошел. Но вот из-за угла вывернулся и поехал в мою сторону белый микроавтобус. Я растерялась: бежать или просить помощи? Силы покидали меня, и продолжать бегство становилось все труднее, я уже еле волокла ноги, но вдруг это едут люди Черенка или продажные милиционеры? Тогда мне точно каюк. Надо было раньше думать, потому что, пока я рефлексировала, микроавтобус успел поравняться со мной. Вдруг я вспомнила, как выгляжу: измазанные кровью джинсы и синий свитер, лицо, наверное, все распухло и тоже в крови, ведь я не умывалась после похищения ни разу. Кстати, в руке пистолет… Но бросить его я побоялась.

Дверца микроавтобуса приоткрылась, из нее высунулся ствол чего-то покруче моего пистолета, и грубый голос скомандовал:

— Бросить оружие!

Вдруг все вокруг стало тошнотворно дрожать и расплываться, я пыталась отбросить пистолет, но он будто прилип к руке. Тогда я упала на землю вместе с ним.

Видимо, я потеряла сознание. В который же раз за последнее время? Пришла в себя, оказавшись в чьих-то сильных руках. Вокруг меня толпились люди из какого-то боевика. Они были одеты в камуфляж, затянуты портупеями и казались массивнее людей из жизни из-за бронежилетов. Я слышала голоса:

— Это точно она…

— Как она сюда попала?

— Откуда у нее оружие…

— Срочно в больницу…

— «Скорая» ждет за углом, вызовите…

— Она приходит в себя! Назовите свое имя! — Это уже относилось непосредственно ко мне.

— Лена Шахова.

— Как вы сюда попали?

— Я убила Мирзоева.

Люди из боевика загалдели, и кто-то недоверчиво засмеялся.

Глава 23

В больнице, куда я приехала на «Скорой», меня помыли, обработали раны и сделали рентген. Под страшным кровоподтеком на правом боку обнаружился перелом ребра. Покойник оставил о себе долгую, но недобрую память. Сейчас, среди людей, все произошедшее казалось сном, кошмаром, мороком. Это не со мной было, мне рассказали чужие приключения. Потом я получила укол чего-то успокаивающего и заснула.

Через много часов, открыв глаза и не понимая, где я и что это со мной, увидела у постели Мира. Я потянулась к нему, но было больно шевелиться. Он увидел, что я проснулась, и поцеловал меня в губы. От его близости, нежности, от самого факта его существования и присутствия я словно вышла из хрустальной башни, спустилась на землю. Вспомнила все, испугалась прошлого, перестала верить в будущее, потому что прошлое тоже когда-то было будущим и я в него верила. А главное, увидела родное лицо человека, ради которого могла бы умереть, но не умерла, а убила. В этом сумбуре чувств было еще одно, которое я не могла назвать, оно было такое черное и ранящее, что я заплакала.

— Не надо, все хорошо, все позади, — уговаривал меня Мир. Только все не было хорошо. Я продолжала плакать.

Так я потеряла свой инстинкт противостояния. С тех пор слезы текли из моих глаз постоянно. Не знаю, откуда они брались, но я теперь не плакала, только когда спала. Меня кормили таблетками, кололи успокоительными, водили к психотерапевту, Мир не отходил от меня ни на шаг. Ничего не помогало. Стоило засмотреться в окно или на экран телевизора, как изображение начинало расплываться, и соленая капля снова стекала по щеке. Стоило услышать доброе слово, увидеть, как люди проявляют простые эмоции — дружелюбие, симпатию, сочувствие ко мне или к кому-то постороннему, как перехватывало горло и я плакала, плакала, плакала…

Ночами я стояла у окна и смотрела на деревья, росшие вокруг больницы в небольшом скверике. Моя палата была на втором этаже, а каштаны за окном росли выше пятого. Глядя вверх, в глубь кроны, на голые черные ветви, я мечтала проснуться в Париже, в своей спальне и не помнить ничего.

Через пару дней начались допросы. Мир ходил со мной, без него я говорить отказалась. Он просто сидел и слушал. А я пыталась говорить, но слезы мешали мне сосредоточиться.

Следователь был совсем молодой парень. Его звали Павел Петрович, и он не мог поверить, что эта сопливая квашня застрелила преступника с двадцатилетним стажем и его охранника в придачу. Со мной в доме потому и оставались только два человека из банды, что сюрпризов не ожидалось.