Слабая, сильная, твоя…

Друзья не покидали меня. Раньше я не знала, что они вообще есть в моей замужней жизни, но Мишель, секретарь Мира, и Поль не забывали звонить и сообщать разные новости офиса: этот женился, тот сорвал сделку и довел мсье Шахова до бешенства, у тех любовный роман и они попались в рабочее время в мотеле, и мсье Шахов был очень сердит. Забавно, но в фирме Мира и во Франции, и в России сотрудники боялись шефа и считали тираном. Хотя что же тут забавного, он и впрямь очень серьезно относится к своему делу. Ему было непонятно, что может быть еще какая-нибудь жизнь, другие интересы. Он воспринимал своих работников только как биологических роботов, выполняющих поставленные им задачи. Семья? Друзья? Любовь? Этого не бывает. Это только по телевизору и в романах, чтобы биороботы могли поразвлечься. Таким же роботом для него была и я.

Поль иногда даже заезжал за мной, ближе к вечеру, и мы отправлялись куда-нибудь выпить. Миру ни он, ни я никогда не говорили, где были и что делали. Он бы возражал против такого вредного для моего здоровья времяпровождения.

Сюзанна снова вернулась к Полю. Парень был откровенно рад, он любил ее, принимая такой, какая она была на самом деле: красивой, примитивной, капризной, изменчивой, своевольной, амбициозной и ласковой. Конечно, теперь Мир знал, кто оказался слабым звеном и откуда у похитителей сведения о фирме и даже некоторые закрытые документы, но я приложила все усилия, чтобы Поль не стал козлом отпущения. Мы с ним были товарищами по несчастью: мы любили, и это считали высшей моралью для себя и окружающих.

Поль подсмеивался над женой, иногда даже в обществе, но не мог от нее отказаться. Выставляя ее дурочкой, он выставлял глупцом и себя, прекрасно понимая это, удивляясь самому себе. А я понимала его и удивлялась ему. Он был очень хорош и внешне, и в душе. Он был особенным, он был умен, добр, снисходителен. Такие парни — редкость в нашем мире. И рядом с ним — Сюзанна! Сюзанна, не способная понять, удивиться, простить, восхититься, любить. Но как каждый народ достоин своего правителя, так и каждый мужчина достоин своей женщины. Раз ему хорошо с Сюзанной, значит, так надо. Вот что каждый раз я думала, слушая рассказы Поля о своей возлюбленной.

Сегодня он тоже рассказывал анекдот дурного тона, желая повеселить меня.

— Понимаешь, — объяснял он, — в жизни мужчины иногда бывает не все хорошо. Ну, переработаешь на твоего мужа, устанешь, придешь домой, а Сюзи требует свое. Она-то не устала! Что ей сделается от двух часов в университете и посиделок с друзьями в кафе! Но признаться в том, что не могу, я не могу. Лучше умереть! И я вчера говорю ей: «Милая, ты же читаешь все эти глянцевые журналы. Знаешь, что мужчины и женщины не слишком отличаются друг от друга. Вот у женщин есть критические дни — и у мужчин тоже». Она смеется: «Читала, но в жизни встречаю впервые!» «Но, родная, — говорю я, — кто же тебе признается! Это я могу. Я простой парень. Могу сказать по-простому: у меня месячные, займи прокладку!» Сюзи вроде как призадумалась, но еще не верит. Тут я ей про мужское достоинство, про гормоны, про то, что женщины лучше мужчин и не скрывают своих проблем. Она подумала, подумала — и согласилась со мной. Самое печальное, сегодня утром я проснулся с одним желанием, потянулся к ней, а она мне: «Прекрати! Я не хочу испачкаться в крови!» Ну кто же из нас умнее?

Я посмеялась, решив, что оба хороши.

Глава 25

Чудесным февральским вечером мы с Миром сидели в гостиной своего дома и наслаждались волшебством настоящего французского вина с виноградников мсье Бриссара. Он презентовал нам ящик в ознаменование подписания договора об аренде. Это была последняя бутылка из ящика, и от этого вино казалось еще лучше. Мир рассказывал последние новости фирмы, довольно часто звучало слово: «заем» и имя «мсье Дюваль». Я бездумно смотрела в рубиновый бокал, слабо вожделея сигарету.

Маленькие радости жизни, неоспоримо принадлежавшие мне раньше, теперь были под запретом. Доктора запретили мне пить и курить (сухое красное французские медики запретить не могли по определению), велели правильно питаться, вести размеренный образ жизни. Даже кофе эскулапы объявили вне закона. Доктор Мортон, лечивший меня от депрессии после похищения, сказал, что обследования показали проблемы с сердечной мышцей. Теперь надо беречься. Мир бросился выполнять его инструкции и даже сам перестал дымить в моем присутствии. Если честно, ограничения просто бесили меня. Я ненавижу есть траву и пить отвратительную минеральную воду без газа. Но спорить с Миром невозможно. Поэтому я партизанила, покуривая днем, пока он был в офисе, и попивая любимую «Отверточку» с утра. Медсестра, которая приходила ко мне, чтобы провести назначенные процедуры, мне не препятствовала. Это была молоденькая девушка, хорошенькая, пухлая, в обтягивающем белом халате. Она появлялась к восьми утра, умело делала мне необходимые уколы, ставила капельницу и, с моего разрешения, убегала по своим делам.

Еще я заметила, что девочка млеет в присутствии Мира и заметно удивляется: что такой мужчина делает рядом со мной? Жизнь полна загадок. Если Поль любит Сюзи, почему бы мсье Шахову не любить мадам Шахову? Я только посмеивалась.

После ее ухода я выдергивала капельницу, выливала раствор из бутылочки в раковину на кухне и бежала на веранду с сигаретами, чашкой кофе и выпивкой. Здоровье! Куда мне его девать! Жить долго в то время я не стремилась. Уничтожив следы преступления, шла спать. Вечером усталого от трудов праведных мужа встречала отдохнувшая жена, которая с каждым днем чувствовала себя все лучше и лучше.

Я вообще стала много лгать, скрывая буквально каждый свой шаг. Как-то так получилось, что теперь все мои интересы стали противоречить интересам Мира. Дела в фирме навевали скуку, опера вызывала приступы зевоты, от прогулок болели ноги, от ресторанов — живот.

Даже секс не доставлял мне прежней радости. С большим удовольствием я спала на плече Мира, потому что все время мерзла, по ночам особенно, а он был такой теплый! Мне нравилось его размеренное сонное дыхание, будто качает волна. Но секс! С некоторых пор любимый сам решал, как это будет, и превратил прекраснейший акт любви в исполнение супружеских обязанностей. Без моей фонтанирующей страсти, без горячей готовности доставить мужу всю радость Вселенной, без огня, перца, любовного забытья, без укуса и следов ногтей у него на спине, без всего… Я уже изучила рисунок тени на потолке и научилась механически исполнять свою роль.

Меня утешало только одно: если я лгу, значит, не хочу разрыва, значит, пройдет время, планеты сойдут со своих орбит, усилится солнечная активность, зацветет папоротник и вернется смысл моей жизни.

Вот и в тот вечер, попивая легальное для меня сухое вино и слушая мужа, я пыталась вспомнить, как это было в те времена, когда цвел папоротник. Зазвонил телефон. Мир прервал монолог, лениво поднялся и взял трубку. Говорил он недолго, тем особенным тоном, который заслуживали только очень нужные люди. Я лишь отметила про себя, что на ловца и зверь бежит, если нужный человек сам позвонил Миру.

Муж вернулся сияя, держа чувственные губы трубочкой, будто насвистывая неслышную мелодию. По глазам было ясно, что он прячет довольную улыбку и доволен он именно собой.

— Кстати, звонил сам мсье Дюваль! — сказал он будто бы небрежно. Я молчала. Он покосился на меня, поерзал в кресле и, не выдержав мхатовской паузы, выпалил: — Хочет пригласить нас в ресторан!

Мне хотелось позлить его:

— И незачем так орать. Что мы, ресторанов не видели?

Заметив ерничество, Мир принял вид оскорбленной добродетели:

— Между прочим, я уже месяц бьюсь над проблемой, где получить деньги на покупку цехов Бриссара! Ты могла бы побольше интересоваться моими делами!

Я устыдилась. В конце концов, сижу дома, ничего не делаю, а он работает как проклятый и просит лишь немного внимания! Я виновато сказала:

— Хорошо, хорошо! Прости, буду интересоваться. — И добавила, видя, что не растопила лед: — Ну, хочешь, я заинтересуюсь настолько, что соблазню этого Дюваля. Он симпатичный?

Мир некстати взялся разливать по бокалам вино, щедро окропил столик, бросился за полотенцем на кухню, в общем, развел удивительную суету. После ликвидации следов стихийного бедствия стал рассказывать как ни в чем не бывало: